Несмотря на все усилия, мне так и не удалось обнаружить, из какого произведения По были взяты предсмертные слова Клиффорда Белтрана, помощника шерифа из округа Сарасота. Я даже подумал, что слишком устал и потому пропустил цитату, однако в глубине души твердо знал, что читал достаточно внимательно. Строчки «Да примет Господь мою грешную душу» просто не было ни в одном из стихотворений По, и мне оставалось только заключить, что эта фраза стала последней искренней молитвой решившегося на самоубийство копа. И я вычеркнул Белтрана из списка, поскольку его последнее письмо, очевидно, было написано им самим.
Мужественно борясь со сном, я продолжал анализировать свои заметки, но так и не решился забраковать случай Маккаферти из Балтимора – уж слишком он походил на дело Брукса. Это обстоятельство, кстати, помогло мне определиться с дальнейшими планами. Закрывая глаза и засыпая, я уже знал, что́ буду делать, когда проснусь. Я поеду в Балтимор сам и все разузнаю подробно.
Этой ночью меня посетил давний кошмар, который, повторяясь из раза в раз во всех подробностях, преследовал меня всю жизнь. Как и обычно, мне снилось, будто я иду по замерзшему озеру, покрытому синевато-черным льдом. Никаких берегов не видно, линия горизонта слепит глаза неестественной, обжигающей белизной, и я иду, низко опустив голову, чтобы не видеть этого мертвенного сияния. И вдруг слышу пронзительный женский голос, который зовет на помощь. Голос доносится сзади, я оглядываюсь, но там никого нет. Тогда я поворачиваюсь и продолжаю двигаться в прежнем направлении. Один шаг, второй, а на третьем из-подо льда протягивается рука, хватает меня за ноги и начинает тащить к растущей на глазах дымящейся проруби.
Я так и не сумел разобраться, хотел ли тот, кому принадлежала эта рука, утянуть меня под воду или же просто сам пытался выбраться. Много раз я видел этот сон, но так и не узнал ответа.
Все, что я смог рассмотреть на этот раз, так это узкую синеватую кисть, которая тянулась ко мне из-под черной воды. Я знал, кому принадлежит эта рука и что она означает. То была сама Смерть.
И тут я проснулся.
Светильники все еще горели, а телевизор работал. Я сел на кровати и огляделся, спросонок не совсем понимая, где нахожусь и как сюда попал. Выждав, пока страх уляжется, я спустил ноги на пол, выключил телевизор и подошел к мини-бару. Распахнув дверцу, выбрал небольшую бутылочку «Амаретто» и высосал ее прямо из горлышка. Потом я ознакомился с маленькой карточкой, которая лежала там же. Бутылочка стоила шесть долларов – ничего себе цены. Некоторое время я изучал этот грабительский прейскурант, стараясь хоть чем-нибудь себя занять.
В конце концов я почувствовал, что алкоголь начинает действовать, вернулся к кровати и уставился на часы. Четверть пятого. Надо хоть немного поспать. Я юркнул под одеяло, прихватив с тумбочки книгу. Найдя стихотворение «Озеро», я перечел его еще раз, ловя себя на том, что мои глаза раз за разом возвращаются к одним и тем же строкам:
И все же усталость взяла свое и сумела победить тревожные мысли. Отложив книгу, я завернулся в одеяло и уснул мертвым сном.
Глава 17
Интуиция подсказывала Глэддену, что задерживаться в городе не стоит, но он просто не мог никуда уехать. Слишком многое надо было успеть сделать. Через несколько часов в отделение банка «Уэллс фарго» поступит телеграфный перевод, и тогда он сможет приобрести новый фотоаппарат. Для Глэддена это была задача первостепенной важности, которую он к тому же не мог решить по дороге во Фресно или какое-нибудь другое место. Следовательно, приходилось пока оставаться в Лос-Анджелесе.
Глядя на себя в зеркало, Глэдден старался привыкнуть к своему новому облику. Теперь его волосы стали черными, да еще вдобавок он со среды не брился, и щеки успели покрыться густой щетиной.
Взяв с тумбочки очки, Глэдден нацепил их на нос. Цветные контактные линзы он выбросил в мусорный контейнер в какой-то придорожной забегаловке, где ужинал вечером третьего дня. Снова посмотрев в зеркало, Глэдден улыбнулся своему отражению. Перед ним был новый человек, совсем не похожий на прежнего.
Потом Глэдден обратил внимание на экран телевизора, где какая-то женщина занималась любовью сразу с двумя мужчинами в позиции, которую обычно предпочитают для случки собаки. Громкость была поставлена на минимум, но Глэдден и так неплохо представлял себе, что за звуки могли сопровождать эту помесь стриптиза и вольной борьбы. Телевизор проработал всю ночь, но просмотр порнофильмов, включенных в стоимость номера, нисколько не возбуждал Глэддена. На его взгляд артисты выглядели недостаточно молодо, да и лица у них были такими, словно вся эта возня успела им смертельно надоесть. Порой какой-нибудь кадр казался Глэддену и вовсе отвратительным, но он не вырубал телевизор. Светящийся экран и мелькающие там обнаженные части тел напоминали ему, что у каждого человека обязательно есть свои грязненькие желания и неутоленные страстишки.