Поэт, или Охота на призрака

Я проследовал за ним по недлинному коридору, в который выходили еще три двери, расположенные с правой стороны. Бледшоу открыл первую из них, и мы оказались в кабинете, отделанном дешевым ламинатом, имитирующим клен. На стене висели лицензия в рамочке и несколько фотографий, на которых Дэн снялся в полицейской форме. Все, вместе взятое, выглядело столь же нарочито слащаво, сколь и эти его дурацкие усики, отпущенные по последней моде, однако я решил не отвлекаться на мелочи. Имея дело с полицейскими, я привык к тому, что внешность может оказаться обманчивой; то же самое, по всей вероятности, относилось и к бывшим полицейским. Я знал в Колорадо-Спрингс нескольких копов, которые, наверное, и по сию пору носили бы дурацкие серо-голубые спортивные костюмы из полиэстера, если бы промышленность не перестала их выпускать. И тем не менее это были самые лучшие копы, самые грамотные и умелые профессионалы в тамошнем полицейском управлении.

У меня почему-то сложилось впечатление, что точно таким же образом обстоит дело и с Бледшоу.

Хозяин кабинета тем временем уселся за облицованный темным пластиком стол, и я подумал, что это, безусловно, была не самая дорогая вещь из тех, что мог предложить магазин подержанной офисной мебели. На блестящей столешнице я без труда разглядел наслоения древней пыли, возможно еще оставшейся от прежних владельцев.

Опустившись в кресло напротив бывшего копа, я заметил, что он внимательно наблюдает за моей реакцией.

– Здесь была частная клиника, но владелец ее отправился в тюрьму за то, что делал незаконные аборты, – пояснил Бледшоу. – Я снял эту контору и даже не стал особенно прибираться. Для меня не имеет значения, как это все выглядит со стороны и сколько пыли скопилось в углах; всю свою работу я делаю по телефону – продаю страховые полисы полицейским. В случае, если клиенту требуется помощь частного детектива, я сам выезжаю к нему, так что посетителей тут сроду не бывает. Вернее, изредка появляются какие-то типы, которые пользуются старой телефонной книгой и не знают о происшедших переменах, но я их внутрь не пускаю. Ладно, а теперь выкладывайте, что вам от меня нужно?

Я изложил ему историю о смерти своего брата, а потом рассказал о Попрыгунчике Джоне из Чикаго. Выражение недоверия на лице Бледшоу сменилось сначала скептицизмом, а потом отвращением, но я упорно продолжал говорить, хотя и было очевидно: еще десять секунд, и меня просто вышвырнут вон.

– Что это за бред собачий? – внезапно спросил Бледшоу. – Кто вас подослал?

– Никто. Просто у меня такое чувство, что я опережаю ребят из ФБР приблизительно на один день. Завтра они обязательно явятся сюда с теми же вопросами, и я решил, что, возможно, вам лучше сначала поговорить со мной. Видите ли, я очень хорошо понимаю, что вы чувствуете, ведь мы с Шоном были не просто братьями – мы были близнецами, а я слышал, что напарники-полицейские, особенно если они много лет работают над расследованием убийств, постепенно тоже становятся как родные братья…

Я замолчал. У меня в рукаве не осталось ничего, кроме последней козырной карты, но, чтобы пустить ее в ход, я должен был дождаться подходящего момента. Бледшоу тем временем слегка поостыл, и мне даже почудилось, что его гнев понемногу уступает место смущению.

– И что вы конкретно хотите от меня?

– Расскажите мне про записку. Я хочу знать, что Маккаферти написал перед смертью.

– Там не было никакой записки. Не было, и точка!

– Но вдова погибшего утверждает, что видела его последнее письмо.

– Вот с ней и потолкуй. А меня оставь в покое.

Он перешел на «ты», и я тоже не стал особо церемониться:

– Ну уж нет, зря я, что ли, в такую даль ехал. Выслушай меня, Бледшоу, а потом уже решай, как поступить. Убийца, кем бы он ни был, каким-то образом заставляет своих жертв набросать одну-две строчки в качестве прощального послания. Я не знаю ни каким способом он этого добивается, ни почему детективы не сопротивляются ему, однако это можно считать доказанным. И каждый раз преступник непременно использует строки из какого-нибудь стихотворения, написанного Эдгаром Алланом По.

Я опустил руку, расстегнул сумку и, достав оттуда толстый том По, положил его на стол между нами, чтобы Бледшоу мог его видеть.

– Я уверен, что твой напарник был убит. Когда ты вошел в комнату, это выглядело как самоубийство, но именно так все и было задумано. Та записка, которую ты уничтожил… Я готов поспорить на пенсию вдовы, что на том клочке бумаги, который ты сжег, съел, разорвал на мелкие кусочки или выбросил в канализацию, была строка из стихотворения По – и она наверняка есть в этой книге.

Бледшоу посмотрел на увесистый том, потом перевел взгляд на меня.

– Я думаю, Дэн, что ты считал себя очень обязанным Маккаферти, если решился рискнуть карьерой ради его вдовы. Ты очень благородный человек.

– Ну а толку-то? Много мне это дало? Дерьмовый офис и дерьмовую лицензию на стене. И сижу я в той самой комнате, где врачи вырезали из баб нерожденных детей. Очень это, по-твоему, возвышенно и благородно?