Поэтические воззрения славян на природу. Сотворение мира и первые существа

Мифические представления о первозданных людях – дубе и ясени, о родстве души человеческой со стихийными существами, о лесных духах и девах, жизнь которых неразрывно связана с известными растениями, – повели к созданию разнообразных сказаний, повествующих о превращении человека и переходе души его в дерево или цветок. Вера в возможность подобных метаморфоз, наследованная от глубочайшей старины, была скреплена тем воззрением, какое имел древний человек на самого себя. Рождение дитяти и его медленное, постепенное возрастание сравнивал он с прозябанием дерева; отдельные части тела представлялись ему подобием тех отростков и ветвей, какие дает из себя древесный ствол. Такое воззрение засвидетельствовано историей языка. Семя служит общим названием и для зерна, из которого вырастает всякий злак и всякое дерево, и для оплодотворяющего начала в животных и человеке. Беременность уподобляется всходу посеянного зерна; так, в народной былине говорит жена богатырю Дунаю:

У меня с тобой есть во чреве чадо посеяно,
Принесу тобе я сына любимого…
Дай мне младенца поотродити,
Свои хоть семена на свет спустить.

В других песнях богатыри наказывают своей дружине избивать вражеское царство, рубить и старого и малого, не оставить ни единого человека на семена. «Семячко» потребляется в областных говорах, как ласкательное название дитяти. О беременной женщине выражаются на Руси иносказательно: «покушала горошку», а в сербской песне, которую поют после родов, страдания родильницы изображаются следствием того, что она наелась бобов. Рождение младенца уподобляется принесенному злаком или деревом плоду: понести плод – забеременеть, бесплодная жена – та, которая не рожает. Встреча с беременной женщиной сулит пахарю урожай.

По древнегерманским законам такая женщина могла безнаказанно входить в чужой сад и вкушать плоды; верили, что то молодое дерево, с которого первые плоды сорваны беременной женщиною, непременно будет урожайно. Наоборот, лужичане советуют будущей матери съесть первый плод с дерева, чтобы счастливо выносить и родить ребенка[356]. Названия ноги, руки, пальцев и ногтей в санскрите объясняются уподоблением человека растению. Ногами человек касается земли и тем самым напоминает дерево, прикрепленное корнями к матери сырой земле; впечатление это выражено словом pada (лат. pes, pedis, литов, pádas, готск. fôtus) – не только нога, но и древесный корень. Если ноги сравнивались с корнями, то самое туловище представлялось стволом, а руки казались отростками: санскр. câkhâ – рука и ветвь соответствует литовскому szakà (ветка) и рус. сук, сучок, пол. sęk; южнослав. шака – кисть руки; слово река (пол. ręka) сближается с нем. галке – ветвь или плеть вьющегося растения. Сверх того, рука обозначается в санскрите сложным panća-çâkhâ (pancàn – пять и câkhâ – ветвь, сук), т. е. имеющая пять сучков или пальцев; палец – kara-çâkhâ. собственно: ручной сучок (kara – рука от kri – делать = делающая). Ноготь вырастает на пальце, как лист на ветке, и потому называется: kara-raja (rui – расти) = растущий на руке; наше ноготь, старин, нокть, литов, nagas, санскр. nakha от nakh – ire, se movere, т. e. растущий. Рамень, раменье – лес, поросль, раменный – боровый, лесной происходят от одного корня со словом рамо, рамена – плечи; шкура в некоторых областных наречиях означает древесную кору; волоса народный эпос отождествляет с травою, а траву и цветы называет волосами земли.