Поэтический мир прерафаэлитов

УИЛЬЯМ БЛЕЙК

(Посвящается Фредерику Шилдзу, нарисовавшему комнату, где Блейк работал и умер: Стрэнд, Фаунтен-корт, 3)

Вот комната, где смертною рукой
     Бессмертный дух водил за годом год
     И где, избавясь от земных забот,
Был призван небом. Сумрак над рекой
И тесный переулок городской
     Там, за окном, маячили; но он
     К великой цели вечно устремлен,
Трудился, не смущаясь суетой.

Сей шкаф — святыня. Сберегались в нем

     Плоды трудов; для подкрепленья сил
Являлся из другого день за днем
     Насущный хлеб (порой он черствым был),
     Но Хлеб иной супругам ныне мил —
Внимают Богу, внидя в вечный дом.

Перевод В. Сергеевой

PROSERPINA (FOR A PICTURE)

Afar away the light that brings cold cheer
     Unto this wall, — one instant and no more
     Admitted at my distant palace-door.
Afar the flowers of Enna from this drear
Dire fruit, which, tasted once, must thrall me here.
     Afar those skies from this Tartarean grey
     That chills me: and afar, how far away,
The nights that shall be from the days that were.

Afar from mine own self I seem, and wing

     Strange ways in thought, and listen for a sign:
     And still some heart unto some soul doth pine,
(Whose sounds mine inner sense is fain to bring,
Continually together murmuring,) —
     ‘Woe’s me for thee, unhappy Proserpine!’

Dante Gabriel Rossetti PROSERPINE Oil on canvas. 1874 Tate, London

Данте Габриэль Россетти ПРОЗЕРПИНА Холст, масло. 1874 Галерея Тейт, Лондон

ПРОЗЕРПИНА (К КАРТИНЕ)

О светлый день, на краткий миг пролей
    Свой бледный луч в забытый уголок
    Моей темницы, в горестный чертог!
Цветущей Энны и родных полей
Не стоит плод, что у моих очей
    Похитил свет небес. Полны тоски
    Луга Аида. О, как далеки
Былые дни от будущих ночей!

Как далека я от себя самой —

    Витаю в мыслях где-то, знака жду
    И сердцем слышу, как, томясь в бреду,
Душа другая шепчет, скрыта тьмой:
«Как тяжек, Прозерпина, твой покой!
    О, горе! Не избыть твою беду».

Перевод А. Круглова

PANDORA (FOR A PICTURE)

What of the end, Pandora? Was it thine,
    The deed that set these fiery pinions free?
    Ah! wherefore did the Olympian consistory
In its own likeness make thee half divine?
Was it that Juno’s brow might stand a sign
    For ever? and the mien of Pallas be
    A deadly thing? and that all men might see
In Venus’ eyes the gaze of Proserpine?

What of the end? These beat their wings at will,

The ill-born things, the good things turned to ill, —
    Powers of the impassioned hours prohibited.
Aye, clench the casket now! Whither they go
Thou mayst not dare to think: nor canst thou know
    If Hope still pent there be alive or dead.

Dante Gabriel Rossetti PANDORA Chalk on paper. 1869 Faringdon Collection Trust Buscot Park, Oxfordshire

Данте Габриэль Россетти ПАНДОРА Бумага, мел. 1869 Собрание Фарингдона Баскот-Парк, Оксфордшир

ПАНДОРА (К КАРТИНЕ)