Поэтическое воображение Пушкина

Исследователи «Цыган» часто указывали на явное сходство Алеко с автором поэмы, хотя слово «двойник» в этой связи использовалось редко[156]. Д. Д. Благой, среди прочих, отмечает, что имя «Алеко» – это вариант «Александра» и общность имен позволяет сделать вывод, что данная поэма более, чем все предыдущие опыты Пушкина в этом жанре, обусловлена личным опытом и впечатлениями поэта; Благой также косвенно связывает «дальнюю звезду», которая «порой влекла [Алеко] своей волшебною красой», с поэтическими устремлениями Пушкина и предполагает, что подобные автобиографические аллюзии придают тексту лирическую тональность. Тем не менее, в отличие от более ранней поэмы Пушкина «Кавказский пленник», которая, по мнению Благого, страдает чрезмерной субъективностью, «Цыганы» видятся ему переходным текстом, тяготеющим к более объективно-драматической трактовке внешней реальности (в этом смысле поэма служит критикой байронизма); согласно марксистской формулировке Благого, Алеко балансирует на грани между личным и типовым [Благой 1950: 319–320][157]. Собственно, многие исследователи видят в Алеко переходную фигуру и разорванную личность. С. Г. Бочаров, к примеру, воспринимает его как человека, раздираемого внутренним противоречием между жаждой свободы и собственной неволей [Бочаров 1974: 11], тогда как Дж. Бейли полагает, что в нем нашел воплощение конфликт между эстетическими предпочтениями классицистов и романтиков; он романтик, но отчужденный от читателя, эмоционально непроницаемый: нам недоступна его психология и мотивы многих его поступков, так как он описывается скорее в классическом стиле. Это сигнализирует о столкновении в поэме приемов мелодрамы и сухого описания человеческих эмоций [Bayley 1971:91,94–96].

Все эти оценки Алеко как персонажа диалектического, противоречивого, одновременно субъективного и объективного, лиричного и отчужденного, свободного и несвободного, указывают на то, что исследователи в глубине души понимают: в «Цыганах», одном из своих первых повествовательных произведений, Пушкин создал отстраненную, затемненную проекцию самого себя. Пушкинский гений часто сравнивают с шекспировским – в том смысле, что его персонажи полностью объективированы, никак не связаны с личностью и проблемами автора и действуют в своей собственной, независимой реальности[158]. Но антибайроническая суть Алеко состоит не в том, что Алеко далек от своего создателя, но, напротив, в его неудобной близости к Александру Сергеевичу. Об этом свидетельствует и критика, которой Пушкин несколько позже (в 1827 году) подвергает драматургические приемы Байрона: английский поэт, писал Пушкин, «каждому действующему лицу раздал по одной из составных частей сего мрачного и сильного характера и таким образом раздробил величественное свое создание на несколько лиц мелких и незначительных» [VII: 37]. Эти слова подразумевают, что художественная сила повествовательного произведения поэта определяется силой характера главного героя, а герой производит наибольшее впечатление тогда, когда остается цельным, нераздробленным альтер эго или «призраком» своего создателя, как у Байрона в лирических текстах в отличие от драматических.