Поэтика

О, лебедь чистый, твоего 24.

И столь же планомерно отчеканивает Тютчев антитезу в строфическом построении *. Сложность тютчевской строфики (ср. десятистишные строфы в стихотворении "Кончен пир...") превосходит в этом отношении всех русских лириков XIX века и восходит к западным образцам (ср. в особенности Уланда "Abendwolken", "Ruhethai" - шестистишные и восьмистишные 25 строфы со сложным расположением мужских и женских [рифм], очень близкие тютчевской строфе). Вот эта строгость фрагмента была одной из причин холодности современников; они чувствовали здесь некоторый холод "догматической" поэзии. "Конечно, есть причина, почему они (произведения Тютчева. - Ю. Т.) не имели успеха, - пишет Страхов. - В них ясно, что поэт не отдается вольно своему вдохновению и своему стиху. Чудесный язык не довольно певуч и свободен, поэтическая мысль, хотя и яркая и грациозная, не рвется безотчетно и потому не подмывает слушателя. Но это полное обладание собою, эта законченность мысли и формы не исключают поэзии ..." **

* Ср. "Люблю глаза твои, мой друг...": I строфа - мжмжм; II строфа жмжмж; "Души хотела б быть звездой...": I строфа - мжжм; II строфа - жммж и т. д.

** Н. Страхов. Заметки о Пушкине и других поэтах. СПб., 1888, стр. 237.

Дидактична самая природа у Тютчева, ее аллегоричность, против которой восстал Фет 26 и которая всегда заставляет за образами природы искать другой ряд. Нет-нет, и покажется тога дидактика-полемиста с его внушительными ораторскими жестами. Характерны такие зачины:

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик.

Нет, мера есть долготерпенью 27.

Учительны такие строки:

На месяц взглянь

Молчи, скрывайся и таи 28

Смотри, как на речном просторе

и т. д.

Дидактичны тютчевские "наводящие вопросы" и полувопросы с интонацией беседы:

Но который век белеет

Там, на высях снеговых?

Но видите ль? Собравшися в дорогу 29

и т. д.

"Цицерон" весь выдержан в ораторской конструкции ("уступление" ломоносовской риторики) 30 - тезис противника - и возражение:

Так!.. но прощаясь с римской славой.

(Здесь - корень тех прозаически-полемических приемов, которые с особою силою сказываются в его политической лирике:

Да, стопка есть - стена большая,

И вас не трудно к ней прижать,

Да польза-то для них какая?

Вот, вот что трудно угадать.

("Славянам". ["Они кричат, они грозятся..."]) *

и в которых Тютчев, идущий от XVIII века, ближе, чем кто-либо, к Некрасову 32.)

Но эта же планомерность конструкции делает маленькую форму чрезвычайно сильной. Монументальные формы XVIII века разложились, и продукт этого разложения - тютчевский фрагмент. Словно на огромные державинские формы наложено уменьшительное стекло, ода стала микроскопической, сосредоточив свою силу на маленьком пространстве: "Видение" ("Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья..."), "Сны" 33 ("Как океан объемлет шар земной..."), "Цицерон" и т. д. - все это микроскопические оды **.

* Любопытно с этой точки зрения стихотворение "Певучесть есть в морских волнах...", где три строфы "одические" кончаются таким смешением ораторского и полемически-газетного стиля:

И от земли до крайних звезд

Все безответен и поныне

Глас вопиющего в пустыне,

Души отчаянный протест? 31

** Это было вполне осознано Фетом, развившим и канонизовавшим форму фрагмента. Фет называет "одами" крохотные хвалебные стихотворения.

Вот почему, когда Тютчев хочет дать жанр, именно и предполагающий маленькую форму, она у него не выходит. Он подходит к эпиграмме со сложными средствами высокого стиля, со сложной строфой, игрой антитез, и самый неудачный литературный жанр у этого знаменитого острослова - именно эпиграмма ("Средство и цель", "К портрету" 34 и др.). Зато характерно, что стиховые афоризмы Тютчева всегда вески.

5

Фрагментарность, малая форма, сужающая поле зрения, необычайно усиляет все стилистические ее особенности. И прежде всего, словарный, лексический колорит.

Слово важно в поэзии (да и в жизни) не только своим значением. Иногда мы даже как бы забываем значение слова, вслушиваясь в его лексическую окраску. (Так, если на суде подсудимый доказывает alibi на блатном жаргоне, судья, несмотря на значение его слов, обратит внимание на самую лексическую окраску, на блатность.) Подобно этому, помимо значения действуют в поэзии различные лексические строи; архаизмы вводят в высокий лексический строй.

Тютчев вырабатывает особый язык, изысканно архаистический.

Нет сомнения, что архаизм был осознанной принадлежностью его стиля. Он употребляет то "фонтан", то "водомет". Вместе с тем пародическое использование высокого стиля в XIX веке не могло не оставить следа на употреблении архаизмов, и Тютчев отлично учитывал при случае этот пародический оттенок:

Пушек гром и мусикия!

("Современное")

Здесь Тютчев иронию подчеркивает архаизмом; и вместе с тем он же пишет:

И стройный мусикийский шорох. 35.

На фоне Пушкина Тютчев был архаистом не только по своим литературным традициям, но и по языку, причем нужно принимать во внимание густоту и силу его лексической окраски на небольшом пространстве его форм.