Поэтика Достоевского

⁸² В АГ в связи с проблемой лирического героя (глава «Смысловое целое героя») Бахтин (вслед за Ницше) утверждает, что лирический индивидуум «может положительно определять себя и не стыдиться своей определенности только в атмосфере доверия, любви и возможной хоровой поддержки». Вне же хора лирика разлагается; возникающий «лирический стыд» приобретает формы «лирического выверта, иронии и лирического цинизма». В связи с подобными явлениями Бахтин называет имя Достоевского (см. АГ. С. 251–252).

⁸³ Ср.: «Действительно быть в жизни – значит поступать» (ФП. С. 77). Два данных места – одно из раннего трактата, другое – из Д – опорные точки бахтинской онтологии, соответствующие ее эволюции (от учения о бытии как поступке индивидуума к представлению о бытии-диалоге).

⁸⁴ Сущность диалога как нравственного бытия (напомним, что другого «бытия» – например, субстанциального, вещного – философия Бахтина не знает) в данном абзаце выражено с предельной точностью. «Простота», о которой здесь говорится, не свойственна диалогу в других учениях XX века, родственных бахтинскому. Например, в диалогической концепции Ф. Эбнера диалог, среда «между», является областью откровения Бога-Слова, Христа: участники диалогической встречи беседуют не только друг с другом, но одновременно и с Богом, который – исток языка и бытия (см.: Casper В. Das dialogische Denken. S. 253–255). В герменевтическом же диалоге (имеющем целью понимание), по мысли Гадам ера, в бытийственном отношении первенствуют не собеседники (как у Бахтина), но сам предмет понимания: «они (собеседники. – Н.Б.) оказываются во власти самой истины обсуждаемого ими дела, которая и объединяет их в новую общность» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 445).

⁸⁵ Интересно сравнить данную мысль Бахтина о «другом», как бы изначально приставленном к герою Достоевского, а затем воплощающемся в конкретном собеседнике, с концепцией «врожденного Ты» М. Бубера. Согласно Буберу, «переживаемые отношения – это реализация врожденного Ты в Ты встреченном; то, что это последнее может быть понято как предстоящее, воспринято в его исключительности и, наконец, то, что к нему может быть обращено основное слово (Я-Ты. – Н.Б.), – вытекает из априорности отношения» (Бубер М. Я и Ты. Указ. изд. С. 311). Нижеследующий анализ Бахтиным диалога у Достоевского опирается на эту закономерность.

⁸⁶ См. предыдущее примечание.

⁸⁷ Письмо А. Г. Ковнеру, 14 февраля 1877 г.

⁸⁸ Последний дерзко-парадоксальный вывод Бахтина, существо которого – полная десубстанциализация мира Достоевского, отсутствует в редакции 1929 года.

⁸⁹ Аналогом «мыслящего сознания» (существующего в диалоге) в категориальной системе Бахтина является «дух» («последняя смысловая позиция личности»). Ср. ПКД. С. 449.

Примечания к труду «Проблемы творчества Достоевского»

Предлагая читателю рассматривать первую редакцию (1929) книги о Достоевском Бахтина в качестве предварительного варианта – как бы чернового наброска к «Проблемам поэтики Достоевского» (1963) (именно таковым она видится в контексте всего завершенного пути мыслителя), мы руководствуемся тем соображением, что только во второй редакции философия диалога Бахтина достигает в своем становлении раскрытия всех скрытых в ней возможностей. Бахтин екая философская идея прошла через три стадии: 1) преддиалогическая стадия философии поступка; 2) стадия философии диалога; 3) ступень учения о карнавале как бытии-событии дионисийской природы. Представление о карнавализованном диалоге, которое восполняет диалогическую концепцию труда 1929 г., демонстрирует неизбежность – вместе логическую и психологическую – трансформации секулярного диалога в оргийный карнавал. Тем самым четвертая глава второй редакции («Жанровые и сюжет-но-композиционные особенности произведений Достоевского»), в которой предпринята кардинальная переработка соответствующей главы раннего варианта книги («Функции авантюрного сюжета в произведениях Достоевского»), выступает в качестве необходимого соединительного звена между второй и третьей ступенями становящейся бахтинской философской идеи.