Поэтика пространства

Чтобы завершить эту главу, рассмотрим текст, в котором Бальзак определяет волю человека к сопротивлению враждебному пространству. Текст вызывает тем больший интерес, что Бальзак при переиздании счел нужным его переделать.

В первом варианте «Луи Ламбера» мы читаем: «Когда он таким образом напрягал все силы, он уже не осознавал свою физическую жизнь и жил только благодаря титанической деятельности внутренних органов, которыми продолжал управлять, по его собственному восхитительному выражению, заставляя пространство отступать перед ним»[199].

В окончательной версии мы читаем только: «По его собственному выражению, он оставлял пространство позади».

Как различаются эти две фразы! Как от первой фразы до второй убывает мощь Человека перед лицом пространства! Почему Бальзак пошел на такие исправления? По сути, он вернулся к концепции «безразличного пространства». В размышлениях о бытии мы достаточно часто говорим о пространстве как бы между прочим, то есть, иначе говоря,

оставляем пространство «позади». Напряженность бытия снижается: отметим исчезновение такого эпитета, как «восхитительное». Писатель молчаливо признает, что во втором варианте манера выражаться его героя перестала вызывать восхищение. Ибо прежде она и правда была восхитительной, эта мощь, которая заставляла пространство отступать перед ней, которая вытесняет пространство вовне, вытесняет пространство все целиком, чтобы мечтатель мог мыслить свободно.

Глава десятая Феноменология круглого

I

Когда метафизики изъясняются лаконично, они могут высказать спонтанную истину, которая только истрепалась бы, если бы ее пропускали через механизм доказательств. В таких случаях мы можем сравнить метафизиков с поэтами, уподобить их поэтам, которые в одной строке открывают нам истину о сокровенной сути человека. Так, из огромной книги Ясперса Von der Wahrheit, «Об истине», я почерпнул следующее лаконичное суждение: «Jedes Dasein scheint in sich rund», «Каждое бытие в себе кажется круглым». В качестве поддержки для этой бездоказательной истины, высказанной метафизиком, мы приведем несколько текстов, создатели которых были бесконечно далеки от метафизической мысли.

Так, Ван Гог, не сопроводив это никакими разъяснениями, написал: «Жизнь, по всей вероятности, круглая».

А Джо Буске, не зная этой фразы Ван Гога, пишет: «Ему сказали, что жизнь прекрасна. Нет! Жизнь кругла»[200].

И наконец, Лафонтен где-то – мне бы очень хотелось узнать, где именно – написал: «От ореха я делаюсь совсем круглой».

В этих четырех текстах совершенно разного происхождения (Ясперса, Ван Гога, Буске и Лафонтена) выявляется четко поставленная феноменологическая проблема. Мы должны будем решить ее, привлекая в качестве примера другие тексты, включая в систему доказательств другие данные, всячески стараясь сохранить за этими «данными» характер данных внутреннего мира, независимых от познаний о мире внешнем. Такие данные могут заимствовать у внешнего мира лишь иллюстрации. И эти иллюстрации ни в коем случае не должны быть слишком красочными, чтобы бытие образа из-за этого не утратило своего изначального света. Простой психолог здесь может только воздержаться от вмешательства, иначе ему придется вывернуть наизнанку перспективу психологического исследования. Перцепция не может стать оправданием таких образов. Мы также не можем рассматривать их как метафоры: говорят же о честном человеке, что он «кругом прав». Эта круглота существа или круглота бытия, о которой говорит Хайдеггер, не может выявиться в своей непосредственной истинности кроме как через чистейшее феноменологическое раздумье.

Не во всякое сознание можно перенести такие образы. Некоторые захотят сначала «понять», тогда как подобный образ надо принимать непосредственно, в его изначальной сути. А многие гордо заявят, что не понимают: ведь жизнь, заметят они, явно не имеет сферической формы. И удивятся, что мы, стремясь охарактеризовать бытие в его сокровенной истинности, простодушно отдаем его во власть геометра, исследователя внешнего мира. Замечания посыплются со всех сторон, и дискуссия закончится, не начавшись.

Однако выражения, которые мы здесь привели, никуда не денешь. Они выделяются на фоне обиходного языка, поскольку заключают в себе особый смысл. Их своеобразие вызвано не избытком эмоциональности или неумением высказывать свои мысли. И не желанием удивить. Их своеобразие – признак первозданности. Они рождаются внезапно и полностью сформировавшимися. Вот почему, на мой взгляд, такие выражения – чудеса феноменологии. Ведь чтобы оценить их, полюбить и сделать своими, нам придется встать на феноменологические позиции.