Поэтика пространства

Эти образы зачеркивают окружающий мир, и у них нет прошлого. Они не являются результатом какого-либо реально пережитого опыта. Мы уверены в их метапсихологической природе. Они преподают нам урок одиночества. На какое-то мгновение их надо принять для себя одного. Если мы примем их в их внезапности, то заметим, что думаем только о них, что их бытие захватило нас целиком. Если мы поддадимся гипнотическому воздействию таких выражений, мы окажемся втянутыми в круглоту бытия, будем жить в круглоте жизни, как орех, принимающий круглую форму в своей скорлупе. Философ, художник, поэт и баснописец предоставили нам документ чистой феноменологии. Теперь наше дело – воспользоваться им, чтобы изучить, как бытие может сосредотачиваться в своем центре; а еще – сделать этот документ более доступным, представив его в различных вариантах.

II

Перед тем как привести дополнительные примеры, необходимо, как нам кажется, исключить из формулы Ясперса один термин, чтобы сделать ее более чистой с феноменологической точки зрения. У нас она будет выглядеть так: «Das Dasein ist rund», «Бытие – круглое». Ибо добавлять, что оно кажется круглым, значит сохранять двойственное понимание бытия как сути и как видимости; а мы хотим заявить о круглоте бытия в его целостном понимании. Речь идет о том, чтобы пережить бытие в его спонтанности, а не о том, чтобы созерцать его. Созерцание привело бы к разделению бытия на созерцающее и созерцаемое. А феноменология в той узкой области, которой мы занимаемся, не терпит никаких промежуточных этапов, никаких вспомогательных функций. Чтобы достичь максимальной феноменологической чистоты, надо выбросить из формулы Ясперса все, что могло бы заслонить ее онтологическую ценность, все, что могло бы осложнить ее радикальное значение. Только при этом условии формула «Бытие – круглое» станет для нас инструментом, который поможет нам опознать первичность отдельных образов бытия. Как всегда, образы круглоты помогают нам сосредоточиться на самих себе, осознать нашу изначальную внутреннюю организацию, утвердить наше бытие в самих себе, изнутри. Ибо бытие, переживаемое изнутри, без контакта с внешним миром, могло бы быть только круглым.

Уместно ли вспомнить здесь философию досократиков, сослаться на парменидово бытие, на «сферу» Парменида? Если смотреть в более общем плане, может ли философская культура стать вводным курсом феноменологии? Очевидно, нет. Идеи, которые представляет нам философия, находятся в слишком жесткой координации, чтобы мы могли снова и снова, рассматривая то одну, то другую деталь, возвращаться, как положено феноменологам, к исходной ситуации. Если допустить существование феноменологии последовательной цепочки идей, придется признать, что она не смогла бы быть элементарной феноменологией. А феноменология воображения имеет для нас большое преимущество – элементарность. Образ, подвергшийся обработке, теряет свои изначальные достоинства. Так, у «сферы» Парменида слишком долгое и славное прошлое, чтобы ее образ не мог сохранить свою первичность и чтобы она могла стать подходящим инструментом для нашего исследования первичных образов бытия. Разве мы устояли бы от искушения обогатить Парменидов образ бытия завершенностью геометрического бытия сферы?

Но почему мы говорим об обогащении образа, если мы занимаемся его кристаллизацией в геометрической завершенности? Можно было бы привести примеры, в которых завершенность, приписываемая сфере, обладает лишь вербальным значением. Вот контрпример, в котором мы видим непризнание всех образных ценностей. Один из персонажей Альфреда де Виньи, некий молодой советник, пополняет образование, читая «Размышления» Декарта[201]. «Иногда, – говорит Виньи, – он брал сферу, стоявшую рядом на полке, и, неторопливо вертя ее в пальцах, погружался в глубокие раздумья о науке». Хотелось бы знать, в какие именно? Автор нам этого не сообщает. Неужели он думает, что читать сочинения Декарта будет легче, если при этом долго вертеть в руке шарик? Научные идеи развиваются при других условиях, а философию Декарта нельзя изучить с помощью какого-либо объекта, пусть даже сферы. Под пером Альфреда де Виньи слово «глубокий», как это часто бывает, превращается в отрицание глубины.

Впрочем, разве не очевидно, что геометр, говоря об объем ных предметах, рассматривает лишь ограничивающие их поверхности? Сфера геометра – это полая, абсолютно пустая сфера. Она не может быть полезна для нас как символ при феноменологическом исследовании весомой круглоты.

III