У Пушкина есть два подобных опыта, насыщенные именами собственными как предков (самого поэта или вымышленного героя — Езерского), так и соответствующих исторических фигур, и топонимов. Начнем с «Моей родословной»:
Мой
предок Рача
мышцей бранной <…>
Святому
Невскому
служил; С
Петром мой пращур
не поладил
Его потомство
гнев венчанный, [= Федор Пушкин]
Иван IV
пощадил. И был за то повешен им
Водились
Пушкины с царями
; <…>
Из них был славен
не один
,
Мой дед
, когда мятеж поднялся
Когда тягался с поляками [= Лев Александрович Пушкин]
Нижегородский мещанин
Средь
петергофского
двора,
[= Козьма Минин]
<…> Как
Миних
, верен оставался
Когда
Романовых
на царство Паденью
третьего Петра
Звал в грамоте своей народ, <…>
Мы
к оной руку приложили,
Я грамотей и стихотворец
,
Нас жаловал
страдальца сын Я
Пушкин просто,
не
Мусин.
[= Михаил Романов]
Пушкин перечисляет, — но почти не называет по именам, а описывает с помощью перифраз, намеков и обобщенных упоминаний (его
В «Езерском» (II–IV) в общем те же принципы построения применены к вымышленному герою и его вымышленным предкам, действующим, однако, на реальном историческом и географическом фоне.
Одульф
, его начальник рода, А там раздавлен, как комар,
Вельми бе грозен воевода, Задами тяжкими татар;
Гласит
Софийский хронограф
, За то со славой, хоть с уроном,
При Ольге
сын его
Варлаф
Другой
Езерский, Елизар
,
Приял крещенье в
Цареграде
Упился кровию татар
С рукою греческой княжны
; Между
Непрядвою
и
Доном
,
От них два сына рождены: Ударя с тыла в кучу их
Якуб и Дорофей
. В засаде <…>
Убит Якуб; а Дорофей
Родил
двенадцать сыновей
.
Блестят Езерских имена
.
Они и в войске, и в совете,
Ондрей
, по прозвищу Езерский, На воеводстве и в ответе
Родил
Ивана
да
Илью
. Служили
князям и царям
.
Он в
лавре
схимился
Печерской
. Из них
Езерский Варлаам
Отсель фамилию свою Гордыней славился боярской
Ведут
Езерские
. При
Калке
<…>
Один из них
был схвачен в свалке, И умер,
Сицких
пересев.
Здесь упомянуты 12 (групп) предков, из которых безымянными остаются лишь
Стилистическое напряжение, возникающее между прямым называнием одних персонажей, перифрастическими отсылками к другим и полной безымянностью
, а то и типовой обобщенностью и даже вымышленностью прочих, составляет характерную черту подобного дискурса. Интересное новое решение эта коллизия получает в стихотворении Кузмина «Мои предки», которое приведу целиком[722].Моряки
старинных фамилий,
влюбленные в далекие горизонты,
пьющие вино в темных портах,
обнимая веселых
иностранок;
франты
тридцатых годов,
подражающие д’Орсе и Брюммелю,
внося в позу
денди
всю наивность молодой расы;
важные, со звездами,
генералы,
бывшие милыми
повесами
когда-то,
сохраняющие веселые рассказы за ромом,
всегда одни и те же;
милые
актеры
без большого таланта,
принесшие школу чужой земли,
играющие в
России «Магомета»
и умирающие с невинным
вольтерьянством;
вы —
барышни
в бандо,
с чувством играющие вальсы
Маркалью,
вышивающие бисером кошельки
для
женихов
в далеких походах,
говеющие в домовых церквах
и гадающие на картах;
экономные, умные
помещицы,
хвастающие своими запасами,
умеющие простить и оборвать
и близко подойти к человеку,
насмешливые и набожные,
встающие раньше зари зимою;
и прелестно-глупые
цветы театральных училищ,
преданные с детства искусству танцев,
нежно развратные,
чисто порочные,
разоряющие
мужа
на платья
и видающие своих