Поэтка

Дашка все поняла. Села на край дивана, с трудом обхватила себя онемевшими вдруг руками, стала качаться из стороны в сторону: вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад… Плач на кухне затих. Чиркнула спичка. Бабушка, наверно, зажгла лампадку.

Непонятно было, сколько прошло часов: мысли путались, а ночь оставалась безразлично белой.

– Мне в больницу надо съездить. Там какие-то формальности, – глухим голосом говорила мама, в ночной сорочке бродя по кухне из угла в угол и приглядывая за начинавшим шипеть на плите кофейником.

– Я с тобой, – коротко объявила Дашка.

Утро началось.

Нехитрый маршрут внутри больницы давно был изучен. Гардероб, стеклянная дверь, второй этаж, длинный обшарпанный коридор – в нос ударяет запах лекарств и хлорки, – направо, налево…

Первое, на что Дашка с мамой не сговариваясь посмотрели, – дедушкина кровать. Она была опрятно застелена больничным клетчатым покрывалом. Дедушки в кровати не было. Словно и не было никогда – ни здесь, в больнице, ни вообще. Не было дедушки. Нету его. Всё.

И только на тумбочке…

На тумбочке, непривычно опустевшей без коробки бумажных платков, баночек с таблетками и стакана с водой, остались дедушкины очки. Роговая коричневая оправа, синий лоскуток изоленты на правой дужке. С детства Дашка помнила деда в этих очках – он менял только стекла, когда ухудшалось зрение, а оправа была все та же.

Дашке пять лет, весна, они с дедом пускают в ручье кораблики. Ноги у Дашки в новых ботинках промокли, но деду она об этом не говорит: он гуляет с ней первый раз, он суров и сосредоточен, даже когда опускает на воду листик-кораблик, и Дашка побаивается его – самую капельку. Солнце сверкает у деда в стеклах очков. Дашка больше не боится и не стесняется – очень уж смешно! «У тебя солнышки вместо глаз!» Дедушка улыбается, снимает очки, близоруко щурясь, и они вдвоем начинают пускать солнечных зайцев – корабликам вслед.

А вот месяц назад, на выпускном, дед протягивает ей розы, наклоняется поцеловать в щеку, и прохладная оправа его очков касается Дашкиной разгоряченной щеки. Дед на ухо ей говорит о том, что она стала совсем большая, и совсем красавица, и с этими локонами – живой портрет бабушки в молодые годы. Дашка хмуро благодарит за цветы, удивляется такой лирике. Раздражается изрядно: розы она не любит, а локоны – современная романтичная прическа, Дашкин стиль, при чем тут бабушка! Ей стыдно сейчас от этого воспоминания, и щедрая память охотно дарит другое, доброе…

Дашка совсем маленькая, дед посадил ее себе на плечи и катает по комнате, придерживая двумя руками, а она хохочет заливисто, круглыми ладошками хватает его – за ежик волос на затылке, за большие розоватые уши, за дужки очков.

Этих самых очков.

Дедушка…

Медленно, будто боясь, что очки от неосторожного прикосновения рассыплются в прах, Дашка опускает их себе на ладонь, подносит к лицу. Смотрит, как пляшет на заляпанном стекле случайный солнечный луч.

Медленно, все так же медленно, с неудержимой нежностью, от которой душа выходит из берегов и никак не получается унять соленые ручейки, бегущие к подбородку, Дашка целует синий лоскуток изоленты.

– Так вот что останется, – шепчет она.

И под удивленным маминым взглядом, подумав, уверенно продолжает:

– Вот что останется, когда все закончится.

Из заветного блокнота

Просьба

Облака проплывают холодные –
Ослепительно сливочным тортом…
Бьется сердце мое голодное,
Подчиняясь приказу аорты.

Я не крашу в зеленый волосы
И почти не грублю родителям,
Не хожу по дорожным полосам,
Сберегаю нервы водителей.

Я подолгу сижу за книжками,
Я хорошая, даже очень…
Можно вон тот кусочек,
С солнцем-вишенкой?..

* * *

Я по ночам теперь не сплю,
Мечтаю с грустью тайной
И звуки голоса ловлю,
Что слышала случайно.

Смеюсь и плачу невпопад,
Краснею отчего-то
И в зеркала бросаю взгляд
С тревогой и заботой.

Глаза горят иным огнем,
Слеза их застелила…
Я стала думать ни о чём,
А проще – полюбила!

Прогулка

Маме

Звездам надоело гореть.
Небеса из грязных луж пьют.
Мне не нужно ничего – лишь согреть
Ледяную руку твою.

Мы читаем эту жизнь, как конспект.
Вместе в бесконечность идем.
Серой лентой под ногами – проспект.
Сердце истекает дождем.