Поэтка

Спать на бигуди Дашке было неудобно. В довершение неудобств упорно снился всклокоченный Палыч, выбегавший из школы с ружьем и разряжавший его в далекое звездное небо. До восьми утра Дашка тревожно ворочалась. В половине девятого, как и договаривались, приехала Алина с большой парикмахерской сумкой, завершила вожделенную прическу. Дашка надела выпускное платье, покрутилась перед зеркалом…

Каскад безупречных локонов, изящных и длинных, ниспадал на Дашкины плечи. Одно из них было по-вечернему открыто, а другое, наоборот, эффектно задрапировано складками блестящего светло-синего шелка, рассыпаться которым не давала брошка в виде морской звезды.

В школу постепенно стекались выпускники. Подошли и Дашка с мамой в компании только что приехавших Дашкиных деда и бабушки. Папа тоже обещал прийти – у него заканчивалась командировка, поезд прибывал через час.

Надпись на асфальте прикрыли ковровой дорожкой, но нашлась только коротковатая: вместо «Тонна – дура!» получилось «ура!». Дашка видела, как неунывающая директриса в компании завучей поспешно перешагнула через крупные буквы, провожая к дверям школы бородатого мужчину в сером костюме – почетного гостя, представителя городской администрации.

Торжественная часть выпускного прошла на ура («ура!» – с улыбкой вспомнила Дашка). Отгремели официальные речи, отшумели неофициальные песни и стихи. Все были довольны и немного растроганны. Дашка тоже читала со сцены свое стихотворение, написанное в итоге по настойчивой просьбе Антонины Матвеевны:

Девять лет – так медленно, так быстро
Протекли, промчались, пронеслись…

Пока звучал Дашкин голос, учителя и ученики сидели притихшие, грустные, а завуч по воспитательной работе даже полезла в карман за носовым платочком. Дашка же на протяжении всей торжественной части блаженно думала, что начинается новая жизнь – точнее, предисловие к новой жизни. Через два года со школой она попрощается, станет окончательно взрослой, сама поедет в Москву – поступать в Литературный институт. Или останется в родном Петербурге, пойдет на филфак – Дашка пока не решила. Но уже сейчас, невзирая на то что она взрослая почти, ее пригласили в городской поэтический клуб, куда ходят настоящие поэты – с багажом фестивалей и собственных книг за худыми плечами, со взором горящим, плохо одетые и совсем не причесанные. Дашку смущало, как она впишется в их компанию со своими рифмами и локонами. «Ты чересчур творческая для нормальных людей, чересчур нормальная для творческих», – говорил ей папа и по-доброму улыбался. Вот, кстати, он входит в зал с букетиком любимых Дашкиных гиацинтов, озирается, ищет ее…

– Дарья, подойди, пожалуйста! – поманила Дашку директриса.

Выступления кончились, и Антонина Матвеевна стояла возле сцены, разговаривая с бородатым гостем из администрации. Раскраснелась, активно жестикулировала – видимо, убеждала его, какая здесь отличная школа.

Дашка послушно двинулась к ним. И тут сердце упало. Нескрываемо глядя на Дашку, наморщив и без того морщинистый лоб, что-то бормоча себе под нос и сердито шевеля клочковатыми бровями, прямиком к директрисе шел завхоз.

«Он даже без платка меня узнал! – поняла Дашка. – Жаловаться будет. Неужели кто-то поверит, что это я написала?! Бред!»

Мрачный Палыч и нервная Дашка с разных концов зала двигались к Антонине Матвеевне, как боковые стороны равнобедренного треугольника – к своей неизбежной вершине. Подошли одновременно. Директриса, не замечая Палыча, приобняла Дашку, сильной рукой практически подтолкнула к важному гостю.

– А это Дарья Федорова! Звездочка наша, абсолютный победитель Всероссийской литературной олимпиады. И к тому же прекрасная поэтесса!

Дашку передернуло, гость благодушно кивнул, директриса расплылась в бескрайней улыбке. Палыч, сильнее нахмурившись, махнул рукой и отошел. Дашка устремилась было за ним – развеять недоразумение.

– Егор Палыч!

Но завхоз, не удостаивая Дашку вниманием, неуклонно брел к выходу, пошаркивая ногами и что-то сварливо приговаривая на ходу. Она несколько шагов прошла следом, поневоле прислушалась. «Научили на свою голову… Поэтка нашлась… Не от мира сего…» – бормотал завхоз.

Дашка поправила на плече морскую звезду и вернулась в зал – искать папу с гиацинтами. Новое слово понравилось ей. Ну какой она, в самом деле, поэт… Столь высокое звание надо заслужить! И она заслужит. Но и сейчас она уж точно не поэтесса. Поэтка? А пожалуй, да! «Именно так нужно представиться в поэтическом клубе, – решила Дашка. – Всё так и есть. Я, Дарья Федорова, не от мира сего. Поэтка».

Память

Беда – явление невежливое. Приходит, когда ее не зовут и даже не ожидают, вламывается в налаженную жизнь по-страшному буднично – визгом тормозов, бланком с результатами анализов, подтаявшей сосулькой с крыши, фразой «давай расстанемся», которую произносит родной голос, или решительным телефонным звонком, дробящим беззащитную тишину, когда сладко дремлешь или пьешь на кухне чай с мармеладками…

Телефон звонил.