Поэтка

На Дашкино счастье, в сумочке у Инны затренькал мобильник, и она отвернулась.

«В конце концов, “надо бы” – условное наклонение, а не прямая просьба… После “надо бы” можно с чистой совестью делать ноги!» – рассуждала Дашка, торопливо спускаясь по лестнице. Какая-то новая тяжесть мешала ей, не давала ускориться хорошенько. Она обнаружила, что по-прежнему сжимает в руке треклятый колокол.

Пришлось повернуть назад, к актовому залу, на цыпочках подойти к дверям…

– Нет, любимый, это никуда не годится! Сосиски – кошмар какой… Свари Машеньке быструю гречку! – требовательно ворковала в трубку Инна Евгеньевна, невидимая за закрытой дверью.

Дашка оставила колокольчик на подоконнике в коридоре, осторожно пошла обратно к лестнице. Инны больше не было слышно, и в школе стояла абсолютная – до звона в ушах – тишина…

Дверь в раздевалку – нараспашку. На вешалке сиротливо болтается только ее, Дашкина, синяя курточка. За перегородкой, в учительской раздевалке, пламенеет такой же одинокий плащ Инны Евгеньевны, ярко-красный, с крупно вышитыми черными розами.

«Охранник всех наших выпустил и домой пошел, – сообразила Дашка. – Светка, негодяйка, меня не дождалась!» Наудачу она толкнула тяжелую школьную дверь – заперто. Пробежалась до запасного выхода – заперто, разумеется, тоже. Ключ есть у Инны, но если вернуться в актовый зал, условное «надо бы» станет повелительным «сделай».

Оставшийся позади нешаблонный день, без уроков, но с репетицией, требовал творческого завершения. Да и домой хотелось отчаянно. И Дашка решилась. Накинула куртку, прошла через опустевшую раздевалку, встала у окна. Первый этаж – совсем низко. Прыгать не придется: слева от окна сразу начинается школьное крыльцо. Надо только дотянуться ногой до приступки, перелезть через невысокие перильца, сбоку ограждающие верхнюю ступеньку, – и пойти домой. Правда, некому будет закрыть за ней окно. Ну и ладно. «Выпускница я или нет?! Выпустите выпускницу!» – возник в голове предсказуемый каламбур, и Дашка уверенно повернула оконную ручку. В раздевалку поплыл свежий воздух весеннего вечера.

Дашка влезла на пыльный подоконник, встала на четвереньки – лицом к раздевалке, спиной к улице, – вытянула правую ногу далеко в сторону, нащупала приступку. Всё по плану.

Через секунду она переминалась на мысочках, как балерина, по узкой приступочке, судорожно вцепившись в перила, за которыми начиналась верхняя ступенька крыльца. Перелезть через эти перила Дашке не позволила четверка по физкультуре, а прыгнуть с полутораметровой высоты отговаривал так не вовремя проснувшийся здравый смысл. Но не топтаться же здесь, наверху, до утра! Безысходность.

«Куда меня понесло?! Балда! – ругала себя Дашка. – Сидела бы с Инной, придумывала бы стихотворные связки или что она там хотела… Хороша же я буду на последнем звонке, на выпускном. В вечернем платье и в гипсе!»

– Прыгай, не бойся! – уверенно произнес кто-то у нее за спиной. – Я тебя подстрахую!

Голос был знакомый. Дашка зажмурилась – и отпустила перекладину перил. Спасите-помогите…

Тот, кому принадлежал голос, не подвел. Он вмиг схватил Дашку, прижал к себе, и вместе они покачнулись, но не упали. Дашка выдохнула, выпрямилась, повернулась.

Перед ней стоял Коля Камышов. И пожалуй, даже продолжал ее обнимать. Глаза у Коли оказались карие, в янтарных крапинках, ресницы – пшеничного цвета. Глаза смотрели печально и явно хотели о чем-то спросить, пшеничные ресницы подрагивали, а легкое дыхание овевало Дашкин лоб тонким-тонким ароматом лимона и мяты.

– Спасибо, что подстраховал, – сказала она, деликатно отстраняясь.

– Да не за что.

Помолчали.

– Инна совсем утомила сегодня.

– Это точно.

Помолчали.

– Ну я пойду.

– Подожди, – быстро сказал Камышов, снова обнял Дашку и поцеловал прямо в губы.

Дашка оторопела.

Было темно – похоже, она машинально закрыла глаза. Медленно-медленно темноту наполняла осторожная нежность. Губы у Камышова были влажно-шелковистые, теплые и застенчивые.

Дашка открыла глаза.

Посмотреть на Колю она стеснялась, говорить о чем-то стеснялась тоже и поэтому просто уткнулась лицом в Колину джинсовую куртку.

Первый поцелуй… Неужели из белой беседки, укутанной со всех сторон душистыми облаками черемухи, к ней и должен был выйти Коля Камышов, полноватый сосед по парте?

«Он не толстый, он… крупный, – попыталась утешить себя Дашка. – Рядом с ним я буду казаться стройнее!»

Продолжать стоять в обнимку, уткнувшись Коле в грудь, тоже было неудобно, и Дашка на шаг отступила. Он стоял напротив нее – большой, нескладный, смущенный и от своего смущения абсолютно беспомощный.

– А знаешь, я в пятом классе мечтал таскать твой портфель.

– Так чего ж не таскал?

– Так я однажды попробовал.

– Да? Не помню… А я что?

– А ты портфель отняла, сказала: «Николай, иди гуляй!», стукнула меня портфелем и ушла одна.

Дашка рассмеялась, вслед за ней рассмеялся и Коля.

– Не больно стукнула?

– Не больно – обидно, – улыбнулся Камышов.

Дашка погладила его джинсовое плечо – не обижайся, мол, – подняла глаза и встретила Колин взгляд. Он был янтарно-кофейный, спокойный и согревающий.