Поэтка

Бабушка совсем не бывала у деда в больнице – не могла. О беде мама с Дашкой рассказали ей осторожно, как только сумели. Но беда все равно бабушку победила – заставила лечь в кровать. Валидол под язык, глаза в потолок.

На этот раз Дашка отправилась к бабушке не одна. Коля вызвался помочь – притащил сумку с картошкой и даже подмел пол в крохотной кухоньке, обнаружив случайно в углу, куда он сложил картошку, стоявший без дела рыжий веник.

Дашка разглядывала в это время дедушкин письменный стол. Большая стопка чистых листов А4, стопка поменьше – листы, исписанные мелким, стремительным дедовым почерком, распечатки с рукописными пометками на полях, ручки, остро заточенные карандаши, ошметок стирательной резинки, две большие черные скрепки, блок закладок с клеевым краем и книги по дедушкиной специальности…

Книги были повсюду – на столе, на полках над столом, в шкафу возле стола и в шкафу возле кровати. Названия большинства из них представляли собой комбинации туманных для Дашки терминов: «интеграл», «интегрирование», «функция», «функциональный анализ» и совсем уж неизвестные «аппроксимация» и «асимптотика». На вершине обоих шкафов она заметила связки явно одинаковых книг. Приглядевшись, поняла, что это экземпляры дедушкиной книги: на корешках-близнецах значилось «Аверьянов И. И.».

– Игорёша этой своей монографией очень гордился, – грустно стала рассказывать бабушка, отвечая на молчаливый вопрос в Дашкиных глазах. – Когда ее издали, он мне даже признался, что теперь уж точно не зря прожил жизнь.

– А зачем столько штук… эээ… монографии?

– Да с продажами не повезло, никому она не нужна осталась. Плюс к тому, вышла в другом издательстве схожая книга, одновременно с дедовой… Ну, почти весь тираж и осел у нас на шкафах – пыль собирает. – Бабушка горько усмехнулась.

Дашка продолжала пытливо разглядывать солидные связки одинаковых книг, перетянутые для надежности толстыми бечевками. Она, сочинявшая с детства стихи, больше всего на свете любившая музыку переплетенных слов и шелест страниц, из которого эта музыка вырастала по-волшебному невидимой, если читать про себя, и торжествующе настоящей, громкой, если читать вслух, тоже надеялась когда-нибудь написать и выпустить книгу. И неважно, что там были бы образы и рифмы, а не интегралы с функциями, как у дедушки. Важным казалось то, что книга дает бессмертие. Человек, ее написавший, сам становится этой книгой, остается с людьми навек, буквами своей заурядной фамилии застывает незаурядно – на обложке, на книжном корешке…

«Значит, и книга – не совсем то… не обязательно выход…» – отвлеченно думала Дашка, сама не до конца понимая, что именно имеет в виду. – Так что же тогда останется?»

– А хороший парень этот Коля, – шепотом заметила бабушка, прерывая Дашкины размышления. – Знаешь, я рада, что вы вместе пришли.

Дашка с облегчением увидела: беда бабушку отпускает. Или, наоборот, бабушка беду принимает, и сама оживает, и учится быть вместе с бедой. А беда из роковой вспышки, болевого шока и трагичного «вдруг», после которых жить невозможно, переплавляется в привычку, которая и есть жизнь.

На следующий день в больницу поехали втроем – мама, бабушка и Дашка. По дороге мама уговорила бабушку перебраться к ним, пока дедушка не поправится: не так одиноко будет, да и удобнее.

Вечером в маленькой палате случилось простое чудо, на которое они целый месяц надеялись: дедушка наконец-то пришел в себя. С первого взгляда узнал семью, попробовал улыбнуться:

– Родные мои…

Потом задумчивыми глазами обвел палату, задержался взглядом на тусклой лампе под потолком и совсем тихо добавил:

– Ложитесь спать…

Они не смогли разобрать слова, втроем участливо наклонились к нему.

– Ложитесь спать… – повторил дедушка, глядя на этот раз поверх Дашкиной головы, за окно, в далекие глубины застывшей там белой ночи. Должно быть, что-то привиделось ему то ли в этих молочных далях, то ли в приглушенном свете больничной лампы, потому что он добавил уверенно: – Закрывайте книгу, поздно уже. Спать пора…

– Сейчас закроем, закроем, не беспокойся только! – ласковой скороговоркой сказала мама, и губы у нее задрожали.

Заглянула дежурная медсестра – измерить деду давление, дать лекарство. Ему никак не удавалось ничего проглотить – ни таблетку, ни даже немного воды. Она стекала у него из уголков рта, и напоследок на подушку выпадала таблетка, и под ней расплывалось на наволочке влажное пятнышко.

– Что же делать, как же дальше ему принимать лекарства? – заволновалась Дашка.

– Да уже и не надо, – рассеянно бросила медсестра, взмахнув белым рукавом.

– Как это не надо?! – не то горестно, не то возмущенно шепнула ей вслед бабушка, но медсестра успела перешагнуть порог и ничего не ответила.

Ночью Дашку разбудил телефонный звонок. Она слышала, как мама сняла трубку. Потом была тишина. Потом мама заплакала. Плач подхватила бабушка.