Поэты 1840–1850-х годов

                       Раз у одних моих знакомых
                       В опасности был целый дом их:
           Огромнейшие стаи развелись,
                                И преогромных, крыс,
                       Таких, что кошкам не спускали
И кошек за хвосты — на смех — не раз кусали.
                               Беда!
К съестному прогрызут, не спрячешь никуда.
                               Да уж пускай к съестному,
                                    А то — к иному!
Чуть напомаженные жирно волоса…
                       Вон — где у барышни коса?
                                   Они отъели!
                                   В самом деле.
                       Тогда, взбесившись, мать, отец
                                    Купили наконец
                                    Кота, да уж такого —
                                             Большого, злого,
                                    И отдали сей час
                                    На целый дом приказ,
Чтоб ни крохи́ коту съестного не давали,
                                    Отнюдь не баловали.
Вот мера умная заметно впрок идет.
                                             И кот
День ото дня, глядят, становится жирнее,
                       Да и съестное всё целее,
                       Да и в подполице смирнее.
                       И слава разошлась в народ:
          Печатают об Ваське все газеты
                       И продают его портреты,
Становятся во фронт солдаты и кадеты,
И дамские к нему направлены лорнеты,
                                И наконец поэты
                                           Шлют сонеты.
Меж тем со славою кот Васька год, другой
                       Ест провиант всё только свой.
А если при столах чуть просьбу промяучит,
                       Одно только всегда получит:
                                           Брыс!
                                           Ешь крыс!
                                А крыс уж стало,
                       И от него же, в доме мало.
А что осталося, то сделалось умней,
                       И Ваське стало голодней.
                                  Уж он мяучит чаще.
                                             Ответ не слаще.
                       Вот Ваське старость подошла,
И крыса не одна уж из когтей ушла…
Он походя «мяу!» невольно повторяет,
                       Всё ничего не получает.
                       И вот честнейший в мире кот,
          Увидевши, что честью не берет,
                       Как он усердно ни мяучит
                       (Какая честь, коль голод мучит!),
                       Кой-что у повара стянул
                       И, услыхав, как тот ругнул
             По-старому, хватясь пропажи, крысу,
                       А на него, на кису,
Нет подозрения, — вот он на счет чужой,
Что день, то утолит нечисто голод свой.
                       И вскоре по привычке
                       Он в клетку к барской птичке
            Меж проволочек лапу запустил,
За крылышко одним уж ногтем зацепил,
                             Пока та билась.
                             Но так случилось,
                             Что тут зараз
                   И клетка сорвалась,
И в комнату вошли и двери затворили.
Взглянув на встрепанную птичку, возопили.
                           Хоть кот шмыгнул
                                                 Под стул,
                       Хоть в темный угол, — но блестели
И прямо привели с грозой идущих к цели
И сами — некогда мышиная гроза —
С отливом золотым зеленые глаза.
Все прямо на кота кричат: «Убить злодея!
                       Убить тирански, не жалея!
                                     Ворам в урок!»
Велели повару сейчас принесть мешок,
                       Кота за шиворот схватили,—
Хоть натопорщился, урчал, но усадили…
                                     И вот
                               Несчастный кот
                                     Завязан.
Кто чем попало бил нещадно по мешку —
                       И после брошен был в реку.
                              За дело и наказан.

Есть часто, говорят, пресытые места:

           Хоть жалованье там и мало значит,
                                 Так, совесть в ком чиста,
                       На этом месте, верно, плачет.
                       Коль приношениями он,
                       Какие ввел уже в закон
                       Его предместник-прижимало,
                       И не побрезгует сначала,
Так будет еще бога он за место прославлять!
          Но если вновь еще не станет прижимать,
                       Так будет у него дохода
                       Всё меньше, меньше год от года.
                       Конечно, с этим честь растет,
                       И взятки вкруг него, как мыши,
                                  Скребут законы тише
                       (А от чего же и доход?),
           Но скоро он зато до своего дойдет —
                       До маленького жалованья только.
                                Тогда изволь-ко,
                       Коль свыше жданных нет наград,
          Коль штатное и одному не сыто,
А тут еще, глядишь, супруга плодовита!
         Пособия хоть сам проси стократ,
                    То, может, вслух не скажут,
                       Но миною ему покажут:
                                        Брыс!
                                        Ешь крыс!
                       Вот всё и награжденье.
                       Дай бог ему терпенье,
               Чтоб не окончил он потом
                                       Моим котом.

24 сентября 1850