Поэты о поэтах. Эпистолярное и поэтическое общение Цветаевой, Пастернака и Рильке

Уязвимость и хрупкость существования влюбленных – традиционная тема литературы, берущая начало в мифе об Орфее и Эвридике. В «Элегии Марине» образ возлюбленной пары уподоблен хрупким прутьям, сгибающимся под могильной тяжестью: даже место их погребения не приносит покоя: «Erst ihr Grab bricht ein; sie selber sind biegsam wie Ruten» [Rilke 1996, 2: 406] («Рушится только могила. / Их сверх меры сгибая, пышный плетется венок») [Рильке 1971: 356]). Элегия полна метафор упадка культуры, образов сродни Содому и Гоморре, начиная от подземных богов, купающихся в лести, до людских тел: «Неохочее тело – сплошные глаза / Под бесчисленными ресницами». Изображения предметов и людей здесь куда мрачнее, чем богов:

Dieses leise Geschäft, wo es der Unsrigen einer
nicht mehr erträgt und sich zum Zugriff entschliesst,

rächt sich und tötet. Denn dass es tödliche Macht hat,

merkten wir alle an seiner Verhaltung und Zartheit
und an der seltsamen Kraft, die uns aus Lebenden
zu Überlebenden macht. Nicht-Sein. Weisst du’s, wie oft
trug uns ein blinder Befehl durch den eisigen Vorraum

neuer Geburt […] Trug: uns? Einen Körper aus Augen

unter zahllosen Lidern sich weigernd. Trug das in uns
niedergeworfene Herz eines ganzen Geschlechts. An ein Zugvogelziel
trug er die Gruppe, das Bild unserer schwebenden
Wandlung

[Rilke1996, 2: 405–406].

Так и мы нашей мнимою нежностью трогаем то и другое.
Ах, как восхищены мы! Как, Марина, рассеяны мы
И при сокровеннейшем поводе! Метчики мы, да и только.
Тихое это занятье, когда его не переносит
Ближний какой-нибудь наш и решается нечто схватить,
Мстит за себя, убивая. Смерть у него в подчиненьи,
Об этом свидетельствует его осторожная нежность
И странная сила, которая нас
Из живых пережившими делает Небытие.
Знаешь, как часто в преддверии новых рождений
Нас влекло повеленье слепое?
Нас

– влекло? Неохочее тело – сплошные глазаПод бесчисленными ресницами. Общее сердце,
Запавшее в нас. Перелётные птицы —
Образ парящего нашего преображения

[Рильке 1971: 355–356].

Когда Рильке пишет о существовании в мире небытия, он имеет в виду всеобщую дегуманизацию, которая оставляет поэту только мир воображения. В этом отношении «Nicht-Sein» Рильке напоминает о словах Цветаевой в «Попытке комнаты»: «Над ничем двух тел».