В сущности, ты с трудом понимаешь почему она произвела на тебя такое впечатление. Отвлекись ты, исключи чувство момента, разбери скрупулезно и придирчиво, и магия уходит. Золушка вновь становится «тыквой». И ты снова пытаешься воспроизвести в памяти тот взгляд, пытаешься понять, что зацепило тебя, было ли что-то вложено в него или это твое разыгравшееся воображение. И действительно, ты припоминаешь, что кажется заметил проскользнувшее в ее взгляде презрение, к твоему возрасту что ли, словно она почувствовала твой трепет. Может ли такое быть? Что интуитивно они чувствуют это. Трудно поверить, что эта юная особа может быть так проницательна. А впрочем, мужчин много и все они смотрят – инстинкт, заложенный в нас столетиями. Ловлю себя на мысли, что смотрю сквозь нее, наверно выгляжу нелепо. Строю некое подобие улыбки, но чувствую себя полным ослом. Отвожу взгляд, словно опять вернулся к своим мыслям, но думаю лишь о ней. Эта юность и неукротимая жизненная сила, когда все у тебя еще впереди. Слышу шорох открывающейся двери. Она снова бесшумно исчезает в купе. Кажется мы вышли наружу движимые общей потребностью в уединении, и невольно нарушили ее друг другу.
***
Снова ищу повода ускользнуть от мысли, подспудно не дающей мне покоя. Где-то в глубине я понимаю от чего бегу. Я ищу все новые причины ускользнуть от своего дела, начинания, которому я хотел посвятить все время в поезде. Возвращаться в купе не хочется, я знаю, что там я еще ближе к источнику своего беспокойства. Внутренне надеюсь, что супруга уже спит, а значит я получу желанный повод не укорять себя. Но осознание этого не дает мне покоя. Не хочу так просто сдаваться. Кажется если я сменю обстановку, найду уединенное место, то мысли сами устремятся в нужное русло.
Чувство голода напоминает о себе или это очередная возможность потянуть время? Неприятная тяжестью в животе. Кажется иного выхода нет, тем более в столь поздний час в вагоне-ресторане наверняка нет никого, только дежурный официант, да еще мирно спящий на кухне повар. Исключительное блюдо он не приготовит, но сандвичи вполне осилит. Хлопаю себя по карманам, бумажник остался в купе. Не хочу тревожить сон жены и надеюсь, что просто запишут на счет моего купе. Думаю билет в высшем классе вполне себе респектабельный повод доверять мне. Направляюсь в вагон-ресторан. Прохожу мимо каморки проводника. Его чуткое ухо заранее предупреждает о моем приближении и он весь подбирается, словно не спит, но возраст берет свое, выглядит он помято. На его изможденном, осунувшемся лице прекрасно видны остатки сна. Киваю ему, мол все в порядке. Он отвечает мне коротким кивком полным достоинства. Прохожу через следующий вагон. В коридоре тишина – если бы не стук колес, да тревожное гудение лампы. Даже странно, это тоже вагон высокого класса, обычно они более щепетильны в таких вопросах, ведь это может досаждать их гостям. Я думаю о лампе. Удивительно, как можно не замечать стук колес, но раздражаться от практически незаметного гудения лампы. Миную незамеченным еще два вагона.
Наконец захожу в вагон-ресторан. Свет там достаточно яркий, но с расчетом на сонного посетителя – щуришься поневоле, но в целом уютно. Из-за двери кухни появляется молодцеватый официант. Его бледность и красные глаза выдают, что он работает не первую ночь. Даже на почтительном расстоянии чувствуется, что он справляется с помощью кофе. Интересуюсь угостят ли меня в долг. Секундная нерешительность, заметная лишь опытному глазу. Он быстро оценивает меня и утвердительно кивает, расплываясь в улыбке. Я тоже доволен. Обуславливаемся, что завтра я занесу ему деньги с моей щедрой благодарностью. Он не возражает, говорит, что такому почтенному пассажиру они всегда рады угодить. Я заказываю бутерброды с ветчиной и сыром, и кофе, но самый лучший. Думаю он прекрасно меня понял и знает как все сделать в лучшем виде.