Поезд. Бремя танцора

Рафику было немного жалко Колю, но этот переполошившийся юнец его раздражал. Голоса стали отдаляться, теперь Коля различал только интонации, и представлял себе, что это наборы звуков в виде жидкости, содержащихся в разных сосудах. Кто-то невидимой рукой переливал эту почти эфирную жидкость из сосуда в сосуд, звук от этих манипуляций отдалённо напоминал слова и фразы, а может, это были звуки журчания ручейка или завывания ветра, Коля уже не мог понять. «А нужно ли понимать?» – будто спрашивали его, и он вспомнил сказку про Нарнию, про чудесного льва, своим пением создающего мир вокруг себя. Только это пение могли слышать не все. Так и здесь ему казалось, что нечто неопределенное, что он идентифицировал как мелодию, другие воспринимают как обычную речь.

Внезапно в эту прекрасную идиллию ворвалось лицо Жени, ухмыляющееся, наглое и жестокое.

Он плясал, как тогда, на сцене, вместе со всеми, и его танец выглядел как оскорбление. Потом Женя побежал, все время оглядываясь, и Коля отчётливо понял, что ему предлагают погоню, и что в этой игре под названием «охота» в живых останется кто-то один.

Коле снится, что Лариса приходит на репетицию, румяная, немного пополневшая за время своего отсутствия, какая-то вся живая и оптимистичная. «Ребята, – говорит она. – Не надо дергаться и выяснять. Мне уже сказали, что Лео был в депрессии. В общем, это просто самоубийство. Это бывает. Будет лучше, если мы не будем грустить, а будем работать, работать, работать».

С тебя бы скульптуру Мухиной лепить, нервно думает Коля. Разве мог Лео на это пойти? Разве мог он нас так предать? Что же ты такая идиотка. Коля чувствует, что злится на Ларису все сильнее и бесповоротнее.

– Плюнуть на вас хочется, дуры!

Коля выбегает из дома культуры, ветер врывается в его легкие, распирает его грудную клетку отчаяньем и безысходностью. Но снова и неотвязно приходит мысль, что нужно продолжить погоню, убить этого подонка, который это все и организовал. После этой мысли на Колино сознание наползает что-то смутное, напоминающее тени каких-то людей, безмолвно открывающих рот и пытающихся что-то прокричать ему, жестикулирующих и зовущих.

– Олеся…– произносит Коля и просыпается.

Во сне температура спала, и сейчас подушка промокла от беспорядочно разметавшихся волос.

– Очнулся, что ли? – ласково спросил Рафик, удивившись своей нежности.

– Да…

– Ну ты боец, метался, метался… Олеся – это кто?

– Что? Олеся? – Коля скорчил гримасу, будто провели по незаживающей ране по голове. – Это, наверное, Стаценко. Последний раз я видел Женю у неё.

– Послушай, мы ведь с тобой обо всем договорились. В детективов больше не играем. Лечимся. Кстати, звонил Корсуков.

– Ну и?

– Пока не нашли. Но есть подвижки. Я уже понял, что он боится сглазить. Пусть ищут. А тебе нужно выздоравливать.

– Что ты со мной, как с маленьким? Я почти здоров! – Коля вскочил с кровати и медленно сел обратно.

– Послушай, давай я у тебя буду мамой. Кстати, она звонила, я ей сказал, что у тебя температура. Хотела приехать, но я остановил.

– Долго мы здесь ещё будем торчать?

– Знаешь, я тоже сначала нервничал на эту тему. Неожиданно вошел во вкус. По телефону можно быть в курсе всего, а здесь уютно, спокойно, нет суеты и машин. Вот так и живут буржуа на своих отдаленных виллах. Красота.

– Красота, которая спасет мир. Сам-то ты в это веришь? Судя по нашим спорам – не очень.