Поезд. Бремя танцора

Она так просто повязала свой шарф на мою голую шею, что я понял, что и для неё наша встреча была чем-то давно ожидаемым и потому неудивительным событием. (дуэт, использовать шарф) Просто мы жили в разных городах, на разных улицах, а, может быть, и в разных вселенных. (космическая музыка)

Этот город похож на Венецию, только вода не голубая, а зеленовато-бурая. (итальянские мотивы с перебивкой на «тяжелые» из русских композиторов, поискать что-нибудь о Петербурге )

И мы были счастливы, потому что она умела молчать, когда поет флейта. (полифония из итальянских мотивов и флейты и обрыв музыки с тишиной)

Много раз я читал строки об удивительном слиянии двух любящих друг друга существ, но никак не мог достичь этого. Те, что ждали меня на случайных пристанях, были разными. Одни хотели отдать мне душу – но мне это было не нужно. Другие хотели поработить мое тело – и я этому сопротивлялся. Она не отдавала, не просила, не требовала, не заманивала – не делала ничего, что называется «искусством обольщения».

Она просто меня ждала, когда я приходил грязный и злой, не жаловалась, не расспрашивала, как прошел день. Странно – счастье – это так просто».

Счастье – это так просто, повторил эту мысль вслух Коля. Смогу ли я быть счастлив после того, как отомщу? В конце концов, месть найдет этого Женю, но станет ли мне от этого легче? Как жаль, что он так и остался загадкой. В сущности, что я помню? Что я знаю? Что остается после того, как человек перестает дышать? Дневник, видеозаписи и угасающие воспоминания. «С нас нарубят капусты и утопят в цветах», вспомнил он слова из песни. Но ведь Лео нам не только это хотел сказать…

Он хотел сказать, что даже при всей странности, нелепости и жестокости жизни, которая кажется иногда замкнутым кругом, есть выход – прорыв – полет души. Когда-то Коля читал, что из полной безысходности легче выбраться, потому что кажется, что уже нечего терять. Поэтому легко расправить крылья и полететь – не думая ни о чем. Безудержный оптимизм, который занимает лидирующее положение в искусстве, не вдохновляет. Это напоминает фильмы социалистических времён. Мрачные рассказы о порочности общества не придают открытости взгляду. Есть что-то третье – может быть, надежда на то, что люди станут жить по каким-то законам?

39.

Октябрьский ветер недобро задувал за воротник, и Женя ёжился, идя по открытому пустырю. В сотне метров от него чернел не застеклёнными ямами окон недостроенный дом. Было уже по-осеннему сумрачно, в ботинках начинала хлюпать разжиженная глина, чудесным образом просочившаяся сквозь швы ботинок, но Женя этого не замечал.

К этому долгострою он приглядывался давно и внимательно. Вокруг весело зажигались огни в крепких домах-свечках, а этот стоял сиротливо и в то же время как-то насмешливо. Много раз его принимались строить, но потом оказывалось, что вдруг резко возрастали цены на стройматериалы, или подрядчик исчезал таинственным образом, переведя со счета строящей фирмы все деньги в неизвестном направлении. Городские власти на свой баланс брать его не хотели, а слава о нем шла по всему спальному району, слава дурная и громкая.

Жители окрестных домов видели в подвале неясный свет, писали письма, но наряды милиции так ничего не обнаруживали.

Женя зашел в тёмный подъезд и щелкнул зажигалкой. В глубине лестничной клетки послышалось сухое покашливание и шорох.

– Эй, кто-нибудь есть?

– Чего кричишь, как полоумный? – Ответил кто-то справа.

Подкрался, словно кошка, мелькнуло у Жени.

– Здорово. Так ты и есть здешний обитатель?

– Предположим. А ты с чем пожаловал в мой терем-теремок?

– Да вот, на ночлег хочу попроситься, если пустишь.

– Кхе-кхе, – незнакомец выступил в круг света с неровными краями, создаваемый газовой зажигалкой.