Но знания языка, которые они демонстрировали, выглядели все же несколько примитивно, потому что, говоря по-русски, они вдруг стали пренебрегать нормами приличия. Одна дама заявила, что надеялась на девичник, а тут сплошное начальство, высказав тем самым свое «Фэ». Бывшая «хунвэйбинка» Чэнь Мэй зачем-то объявила, что Жэнь Гуаньсюань боится своей жены, что жена дает ему деньги на обеды, и что у Ли Миньбина длинный язык. Все такие высказывания по нашим нормам в официальной компании считались бы верхом неприличия, а они, довольные, смеялись и наслаждались умением говорить и понимать некоторые фразы на русском языке.
Постепенно дело дошло до того, что стали вспоминать русские песни военных и послевоенных лет и продемонстрировали скрытые таланты. У Жэнь Гуаньсюаня оказался неплохой баритон, тенором пел разошедшийся прямо по-русски Ли Цзышэн, который дошел даже до исполнения сложной песни на стихи Н.Рубцова «В горнице моей светло…», почему-то решив, что это песня народная. Разубеждать его в этом было бесполезно. Чэнь Мэй, трещавшая не умолкая, пела «Синенький платочек» и «Уральскую фабричную». Вспомнили вдруг, что когда-то их факультет занял 2 место на каком-то большом музыкальном конкурсе. Огромными глазами смотрела на своих профессоров магистрантка Ксения, специально приставленная к русскому профессору для помощи и сегодня сидевшая рядом со мной. Она, конечно же, никогда не видела их в таком настроении и такими раскованными, но сама иногда тоже старалась подпевать им. Спросили и меня, знаю ли я какие-то китайские песни. К моему стыду, во время моей учебы нам было не до песен, тем более, не до китайских песен, но объяснять им это я не стал.
Но вот декан встал, и все дисциплинированно засобирались на выход. Вся встреча продолжалась чуть более двух часов. Как я потом узнал, это норма времени китайских празднеств вплоть до свадеб.
А на следующий день 31 декабря с самого утра я поехал к российскому посольству за джином, почти как в кинофильме «За спичками» на другой конец города: не пить же вонючую китайскую водку в такой красивый русский праздник. К тому же, мне понравился этот продукт явно скандинавского происхождения с привкусом хвои, что вполне подходило к данному празднику.
И вот тут произошло одно событие, освятившее мне весь этот праздник. Когда я шел в сторону российского посольства, навстречу мне на небольшом велосипеде ехал русский мальчонка, который, поравнявшись со мной, вдруг на чистом русском языке сказал: «Здравствуйте!» И среди всего этого китайского гомона его голос прозвучал, ей Богу, как ангельский глас с небес, как вознаграждение за все мои былые дед-морозовские старания, когда я в новогодние праздники бывал дедом Морозом в детском саду, когда в наряде деда Мороза ходил по улицам Москвы, поздравляя людей, когда люди, встречая меня на улице, радостно шептали у меня за спиной: «Это счастливый знак!» Вот и сейчас это стало для меня «счастливым знаком». После этого на душе стало как-то особенно тепло и по-новогоднему празднично.
Оставалось решить лишь одну проблему – проблему елки. Не было у меня еще ни одного Нового года без елки. Не хотелось нарушать эту традицию и теперь. Я давно уже приглядел елочку, которая росла в кадке у магазина цветов, поэтому и отправился туда. Конечно, вырубать ее в духе дурных русских традиций я не собирался, но предстояло уговорить хозяина лавки презентовать мне хотя бы веточку. Трудно было объяснить китайцам, а там оказался не только хозяин, ситуацию, почему мне так нужна веточка от этой елки, но за пятерку он все же разрешил мне отрезать нижнюю ветку.
Дома я отмыл ее от городской пыли и грязи, так что и у меня «елка плакала сначала…», нарядил ее конфетами и даже нашел маленького Деда Мороза. Вместе с гирляндой, закупленной для дочки, из еловой ветки получилась замечательная «елка Степаныча», по аналогии с «Елкой Митрича» Н.Д.Телешова, при чтении которой я когда-то в детстве даже плакал.
13. Поездка на чудесный остров Хайнань.