Обливаясь холодным потом, я тоже покинул импровизированный аттракцион ужасов. Возле кафетерия было тише, здесь на возвышении стоял регулировщик с красной повязкой на руке, белеющей надписью «дежурный учитель».
Вращая выкрашенной в коричневый цвет указкой, не хуже коллеги полицейского на «ослепшей» из-за поломки светофора улице, учитель направлял обезумевшую толпу детей в два ламинарных потока – поток сытых и поток голодных. Порой сквозь крик голодной толпы слышались недовольные окрики и истеричные визги уборщиц, размахивающих швабрами как заправские гондольеры веслами.
Некоторых учеников дежурный учитель останавливал строгим окриком заставляя поднять оброненную булку, пакетик или обёртку от конфет. Кода я присоединился к очереди, удавом извивающейся промеж колонн, одного крепыша, на мой взгляд, из 12-го цеха повели к лифту с красной дверью, особому лифту. Этот негодник, как, оказалось, отпечатал ладонь, выпачканную в кетчуп на недавно выкрашенной стене ластичного пролёта.
Провинившегося уводили, а кроваво-красный отпечаток все больше приобретал символичный смысл. К сожалению, робкие материи символизма были безжалостно сведены в небытие брутальным куском свитера, смоченного отбеливателем. Едкие ароматы безжалостно поглощали следы недавнего вандализма, совершенные почти готовой продукцией образовательного конвейере, много лет терпящего безрезультатные модернизации.
Справившись с заданием, уборщица пробормотала очередное проклятие в адрес школьников, швырнула тряпку в ведро и, бесцеремонно расталкивая детей, двинулась по своим жреческим делам.
За прилавком кафетерия трудились сразу три поварихи, облаченные в снежные одеяния, венчавшие головы грибообразные колпаки виднелись даже из дальних концов коридора да что там коридора их, наверное, даже космонавты могли бы увидеть, выведи мы кудесников кухни под открытое небо. А там за сотни километров, над, согласно одной теории плоской, согласно другой шарообразной, поверхностью планеты, висит, а может и не висит грандиозное творение человеческого гения КАКА – Комплекс Астрономического Координационного Альянса.
В кафетерии, словно на бирже, шел неустанный обмен ценностями по курсу, согласно прейскуранту. Пестрые бумажки, волей случая имеющие ценность, обменивались на стряпню в виде частично сдобной выпечки, хлебно-мясных котлет, переваренной лапши, тушеной капусты могущей по мягкости соревноваться со сладкой ватой…
За отдельным столом, ограждённым плетенным из веток терна заборчиком, харчевались проголодавшиеся учителя. Как правило, размер придвинутого к столу кресла, был прямо пропорционален количеству порций лапши, обрамленных багетной рамой из дышащих паром загорелых в печи котлет.
Наконец, дождавшись своей очереди, я заказал двойную порцию черного кофе и, минуя огражденную зону харчевания преподавателей, уединился за одиноким столом то и дело, ловя любопытнее взгляды коллег.
Совладав с одним стаканом обожаемого Бальзаком напитка, я швырнул бумажный стаканчик с изображением пьющей кофе девушки в урну, тот час благодарно отрыгнувшей в ответ. Вторую порцию кофе решил прикончить в своем кабинете, освятив его тем самым благодатным ароматом божественного экстракта поджаристых зерен.
Избавив себя от повторного посещения местного аттракциона ужасов, я предпочёл поднятья по лестнице, благо, в силу лени нынешнего молодого поколения, лестница практически пустовала, там, главным образом, резвились малыши, то и дело вылавливаемые оттуда классбоссами как мальки сачком рыбака.
В кабинете естественной истории имелась своя подсобка. Отпив кофе, я повернул, с трудом подавшийся в замке ключ, и оказался в этаком воплощении личного пространства учителя. В подсобке пахло пылью реактивами, гербарием и старым деревом. За шкафом с тетрадками виднелась дверь, ведущая в коридор.
В шкафу напротив стоял сонм посуды, образцов минералов, пирамиды из электромагнитных катушек, оптические приспособления, весы, разумеется, без намека на разновесы, именуемые среди пролетариев гирями.
У окна торчали из стен громоздкие вытяжные шкафы со стеклянными дверцами закрашенными синей краской. Под вытяжкой стояли баночки с реактивами, заспиртованные пресмыкающиеся, отдельные органы млекопитающих и даже эмбрион человека.
Осмотревшись, я присел на исцарапанный стул, и уставился в металлические люстры, выбеленные извёсткой. Из стены позади меня слышался противный писк крыланов, мнящих себя хозяевами построек возводимых снобами людьми.
Переведя дух, и немного освоившись, я прошёлся по кабинету. С портретов мне подмигивали давно умершие ученые, навеки оставившие след в науке. Прямо как в ставшей известной на весь мир сказке об очкарике-маге так и не сумевшем, вопреки своему могуществу, избавить себя от близорукости. А вот отправить в мир теней мага от одного имени, которого дрожали даже мастодонты магического мира, он таки сумел. Так и хочется сказать – неисповедимы пути волшебников, темны и непонятны они для примитивного мира маглов, давно научившихся процедуре коррекция зрения.