Поезд М

Я бросила скомканные салфетки в огонь, и каждая из них сжалась, как кулак, а потом неторопливо раскрылась снова, как распускаются бутоны мелких столистных роз. Совершенно зачарованная, я увидела, как они соединились в одну розу, громадную. Та воспарила, зависла над палаткой спящего ученого. Ее массивные колючки пронзили брезент, и внутрь хлынуло благоухание, обволакивая его сон, смешалось с его дыханием, а потом проникло в полости сердца, которое уже разрывалось. Мне выпала великая честь: над огнем, где сгорали драгоценные памятки о Клубе дрейфа континентов, воспарило видение. Картина последних минут Вегенера на этом свете. Во мне забурлил энтузиазм, говорящий языком, которым я прекрасно владею. На дворе современная эпоха, сказала я себе. Но мы же не заперты в ней на замок. Куда пожелаем, туда и переместимся, беседуя с ангелами, чтобы заново воспроизвести исторические периоды, похожие больше на научную фантастику, чем на реальное будущее.

Я разгладила край одеяния Парцифаля,
Видела, как овцы Джотто удрали с фрески.
Молилась перед священными иконами,
с которых сняты покровы, иконами, пережившими время.
Держала на ладони стружки, выметенные
из хибарки Джепетто

[50].Расстегнув молнию на мешке, узрела: се мертвое лицо
моего брата.
Смотрела, как ученик осыпал лепестками
у мирающего поэта.
Видела, как дым благовоний сгустился
в мой жизненный путь.
Видела, как моя любовь вернулась к Богу.
Я видела все таким, как есть.

Осыпается осколок за осколком: мы освобождаемся от тирании так называемого времени. Ворота знакомого сада частично скрыты завесой из лиловых глициний. Я занимаю место за овальным столом – порталом Шиллера – и перегибаюсь через него, чтобы погладить запястье математика с печальными глазами. Трещина, разделяющая нас, срастается. За долю секунды, за целую жизнь мы проносимся сквозь бесконечные части беззвучной увертюры. Беспечное шествие движется по залам какого-то почтенного учреждения: Йозеф Кнехт, Эварист Галуа, члены Венского кружка. Я смотрю на математика, а он встает, увязывается за процессией, тихо насвистывая.

Длинные лозы почти незаметно подрагивают. Я воображаю Альфреда Вегенера и его жену Эльзу за чаепитием в гостиной, озаренной светом. И начинаю писать. Не о науке, но о человеческом сердце. Пишу страстно: так школьница за партой, низко клонясь над тетрадкой, пишет сочинение не как полагается, а как душа положит.

Дорога в Лараш

* * *

Первого апреля, в День дурака, я через силу готовилась к очередной поездке. Меня пригласили участвовать в конференции поэтов и музыкантов в Танжере в честь писателей-битников, которые когда-то там бывали. Я охотнее отправилась бы на Рокуэй-Бич – пила бы кофе с рабочими и наблюдала бы за медлительным, но глубоко содержательным процессом спасения моего домика. Правда, зато я воссоединюсь с добрыми друзьями. Вдобавок 15 апреля – день, когда от нас ушел Жан Жене, – наверно, самая подходящая дата для того, чтобы привезти на его могилу в Лараше, в каких-то шестидесяти милях от места нашей конференции, камешки из тюрьмы Сен-Лоран.

Однажды Пол Боулз сказал, что в Танжере прошлое и настоящее сосуществуют одновременно в равных пропорциях. В ткани этого города таится что-то эдакое, особый узор, создающий ощущение радушия, переплетенного с недоверчивостью. Я лично сначала увидела кусочек Танжера через произведения Боулза, а потом его глазами.

С Боулзом меня познакомил счастливый случай.

Деталь статуи, церковь Свят ой Марии и Святого Николая

Летом 1967 года, вскоре после того, как я оставила родной дом и приехала в Нью-Йорк, мне попалась на улице большая опрокинутая коробка, из которой сыпались книги. Несколько вывалилось прямо на тротуар, и я чуть не наступила на раскрытый старый справочник “Кто есть кто в Америке”. Я наклонилась: мой взгляд привлекла фотография в словарной статье о Поле Фредерике Боулзе. Я никогда о нем не слышала, но подметила, что мы родились в один день – 30 декабря. Решив, что это знак, я вырвала страницу из справочника, а позднее стала разыскивать книги Боулза. Первой отыскалась “Под покровом небес”. Я прочитала все, что он написал, а также его переводы, которые вывели меня на творчество Мохаммеда Мрабе и Изабель Эберхардт.