Читаем Поезд М полностью

Я взобралась по четырнадцати ступенькам к себе в спальню, выключила свет, легла на кровать, лежала без сна. Думала о том, что ночью Нью-Йорк – словно съемочная площадка. Думала о том, что в самолете, возвращаясь из Лондона, посмотрела пилотную серию телесериала, о котором никогда не слышала, – он назывался “В поле зрения”, а спустя два дня на моей улице появилась съемочная группа, и меня попросили обождать, пока закончится дубль, и я подметила, что сцену, где главный герой “В поле зрения” стоит под строительными лесами, снимали примерно в пятнадцати футах правее моей двери. Я думала о том, до чего же люблю этот город.

Отыскала пульт, посмотрела финал какой-то серии “Доктора Кто”. Версии с Дэвидом Теннантом – единственным, на мой вкус, настоящим “Доктором Кто”.

“Ради ангела можно даже потерпеть демонов”, – говорит ему мадам Помпадур перед его отлетом в другое измерение. Я подумала, что они стали бы прекрасной парой. Мне представились французские дети, которые путешествовали бы во времени, говорили бы с шотландским акцентом и разбивали грядущие сердца. А одновременно в моей голове крутился, словно маленький смерч, кроваво-оранжевый козырек кафе. Интересно, нельзя ли изобрести новый способ думать?

В сон я провалилась уже перед самым рассветом. Мне снова приснилось кафе в пустыне. На сей раз ковбой стоял в дверях, глядя на открытую равнину. Потянулся, взял меня за руку, прикасаясь осторожно. Я заметила, что на его руке, между большим и указательным пальцами, татуировка – лунный серп. Рука писателя.

– Как так: мы с тобой разбредаемся в разные стороны, а потом обязательно возвращаемся?

– А мы действительно возвращаемся друг к другу? – ответила я вопросом на вопрос. – Или просто приходим сюда и лениво сталкиваемся нос к носу?

Он не ответил.

– Одиночество земли – особое одиночество, – сказал он.

– А отчего она одинока?

– Оттого, что абсолютно свободна, черт подери.

И с этими словами он испарился. Я сделала шаг, встала на место, где он только что стоял, ощутила тепло его присутствия. Ветер крепчал, неопознанные фрагменты мусора кружились в воздухе. Что-то надвигается, почуяла я.

Я вскочила с кровати, шатаясь, я была полностью одета. Думать все это время не переставала. Полусонная, влезла в ботинки, выволокла из дальнего угла кладовки резной испанский сундук. Он оброс патиной, как старое седло, в нем было много ящиков, наполненных вещами – как сакральными, так и теми, чье происхождение начисто вылетело из памяти.

Я нашла то, что искала, – фотокарточку английского грейхаунда с надписью “Фантом, 1971” на обороте. Она была заложена в потрепанную книгу Сэма Шепарда “Ястребиная Луна”, надписанную его рукой: “Если ты забываешь голод, твоя бошка ку-ку”. Я пошла в ванную умыться. На полу под раковиной валялась слегка размокшая книга – “Исповедь неполноценного человека”. Я ополоснула лицо, схватила блокнот и направилась в кафе ’Ino. Посреди Шестой авеню опомнилась.


Я стала проводить больше времени в “Данте”, но ходила туда от случая к случаю. По утрам просто брала кофе в кулинарии и сидела на своем крыльце. Размышляла о том, что мои утра в кафе ’Ino не только продлевали мою хворь, но и придавали ей лоск величия. Спасибо, сказала я. Я немножко пожила в своей собственной книге. В той, которую никогда даже не собиралась писать, в книге, где зафиксировано время, которое я перематывала то вперед, то назад. Я смотрела, как падает в море снег, я прошла по следам давно покинувшего нас путешественника. Заново пережила мгновения, которые благодаря своей недвусмысленности были само совершенство. Фред застегивает рубашку цвета хаки, в которой ходит в летную школу. Голуби возвращаются вить гнезда на нашем балконе. Наша дочь Джесс стоит передо мной, вытягивая вверх руки:

– Ой, мам, иногда я чувствую себя новорожденным деревом.

Мы хотим того, чего не можем получить. Жаждем вернуть какой-то конкретный момент, звук, ощущение. Я хочу услышать голос моей мамы. Хочу увидеть своих детей детьми. С маленькими ручонками, с проворными ножками. Все меняется. Мальчик вырос, отец умер, дочь выше меня ростом и плачет из-за дурного сна. Останьтесь, пожалуйста, навсегда, говорю я своим знакомым вещам. Не уходите. Не вырастайте.

Сон об Альфреде Вегенере

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары