Поезд на Правдинск идет без остановок

После этого народ начал расходиться. Аяна пожелала Петру спокойной ночи и быстро ушла в свою каюту. Те, кто еще не хотел спать, запустили на телевизоре запись «Иронии судьбы». Петр с детства ненавидел этот фильм, поэтому, допив коньяк, со всеми попрощался и поспешил в ванную. Холодная вода помогла чуть освежиться, но движения и мысли по-прежнему оставались путаными. Держась за стенку, он пошел к себе в комнату. В это время главный герой «Иронии» уже напивался в бане с товарищами под дружный гогот участников экспедиции.

«Поразительно, как это вообще можно смотреть, – подумал Петр с отвращением. – Еще и этот Лукашин. Рожа мерзкая, голос еще хуже… Главное, ведь когда снимали эту унылую залепуху, никто из экспедиции наверняка даже не родился».

Он кое-как добрел до своей комнаты и уже собирался войти, когда заметил, что из-под двери в конце коридора выбивается тусклый лучик света. В душе Петра проснулось пьяное любопытство. Осмотревшись и удостоверившись, что никто не собирается уходить из гостиной, он осторожно приблизился к лаборатории. Дверь оказалась незапертой. Это показалось Петру странным: он отчетливо помнил, что Глеб Мэлсович оставался, чтобы ее закрыть.

«Наверное, кто-то из археологов забегал в лабораторию между тостами и не захлопнул», – подумал он.

Еще раз оглянувшись, Петр приоткрыл дверь и заглянул внутрь. На верстаке горела настольная лампа, наполнявшая комнату таинственным рассеянным светом. Он осторожно вошел и осмотрелся. Большинство лежавших на верстаке и полках находок казались ему откровенным мусором, интересным только из-за своего возраста и обстоятельств обнаружения. Взгляд зацепился разве что за браунинг с отломанным курком. Впрочем, Петра манило совсем не ржавое оружие и остатки разнообразного скарба. Вальяжно разгуливая по лаборатории, он лишь томил себя приятным ожиданием, оттягивая момент встречи с главным артефактом. Таинственное яйцо влекло его все сильнее. Когда дальше терпеть стало совсем невозможно, Петр открыл герметичную дверь и вошел в хранилище.

Чем ближе был заветный кейс, тем больше он волновался. Повлажневшими руками Петр отщелкнул замки и поднял крышку. Голубая подсветка придала яйцу необычный темно-синий оттенок, как у необработанного лазурита. Петр бережно взял его в руки и провел пальцами по вырезанным буквам. Внезапно он проникся к камню сочувствием, даже жалостью.

«Австрия, значит… далеко же тебя занесло от родного Тироля. А может, он тебе и не родной… Вдруг ты гость из какой-нибудь дальней галактики?»

Петр завороженно рассматривал артефакт, забыв о времени. Когда он наконец опомнился, было без десяти три. Петр с ужасом подумал, что за это время кто-то мог заметить его в лаборатории или, еще хуже, не заметить и захлопнуть дверь. Тогда черт знает сколько ему тут придется просидеть. Быстро положив яйцо на место, он выбежал из хранилища. К счастью, дверь в лабораторию была все еще открыта: по-видимому, за все это время никто так и не заглянул в эту часть станции. Петр осторожно закрыл хранилище, погасил лампу, крадучись вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Вокруг никого не было, только из комнаты отдыха доносились тихие отголоски фильма – судя по звукам, Ипполит мылся в душе в одежде.

Он быстро дошел до своей комнаты и юркнул внутрь. Как только за спиной раздался щелчок замка, его охватила эйфория, какая бывает у детей, удачно стащивших из буфета пару конфет. Идеальное преступление без свидетелей! Чрезвычайно довольный собой, Петр завалился в кровать и тут же заснул.

В ту ночь ему снился странный сон: взволнованное море, и он, абсолютно голый, низко парит над ним, словно чайка, высматривающая рыбу. Вдруг он стал резко падать. Волны все приближались, короткий хлесткий всплеск – и вот он уже окружен темной синевой. На удивление, под водой оказалось теплее, чем снаружи, к тому же совсем не ощущалась качка. Петру не приходилось двигаться, чтобы оставаться на месте, он просто висел в синей толще, как погруженный в формальдегид эмбрион. Ничего не происходило – ни движения, ни звука, ни даже игры света на поверхности. Казалось, серое небо срослось с морем в один слоеный пирог.