Поезд на рассвете

Юрка глянул искоса — и только. Не шевельнулся. На мать не посмотрел. Заключил: «От  н е г о  подарки, точно». К сладостям не притронулся.

С того дня он перестал ходить в мастерскую. Мать старалась делать вид, будто не замечает этого. Вечерами она стала все чаще задерживаться где-то. Возвращаясь, подолгу сидела у окна. Вздыхала. Юрке ничего не говорила…

Так вот кто пригласил их в гости. Вот куда они должны ехать — к Сердюку. И это ради  н е г о  мать сегодня такая праздничная, сделала такую прическу и надела нарядное платье в ярких васильках?.. Юрка сразу поник. Не знакомое прежде ревнивое чувство, смешанное со странной, болезненной неприязнью к родной матери, — чувство, которое он переживал впервые и с которым боролся в себе с того самого дня, когда увидел  и х  на улице вместе, вдруг захлестнуло его и так сильно обожгло изнутри, что он едва сдержался, чтобы не нагрубить матери, и с трудом выговорил:

— Я не поеду.

— Как? — не ожидала этого мать. — Почему не поедешь?

— Не хочу… Я лучше дома побуду. Почитаю.

— Ну что ты, Юра, — мать поборола растерянность, приласкала его. — Книжки твои никуда не убегут. У тебя еще три месяца каникул. Начитаешься… Собирайся, быстренько.

— Не хочу, — сказал Юрка. — Чего мне туда ехать?

— Да ты что? — мать повысила голос. — Решил мне день испортить?.. Не поехать нельзя. Николай Иванович ждет нас, он обидится.

— Чего ему обижаться? Кто я для него такой? Тебя приглашал — ты и поезжай. Мне там делать нечего, — отрезал Юрка.

— Да что с тобой сегодня? Какой тебя комар укусил?

— Никакой. Туда я не поеду.

— Глупенький ты, — переменилась, опять ласковой стала мать. — Вот увидишь, тебе там будет хорошо. Николай Иванович… дядя Коля живет в зеленом районе, недалеко от вокзала. Поедем туда трамваем. У дяди Коли свой дом. Они живут вдвоем с сестрой, больше никого. У них большой сад. В саду есть качели. Уже черешни поспевают…

— Не видел я черешен, — буркнул Юрка.

— Брось, не капризничай. Одна я тоже не поеду. Нам нужно обязательно быть с тобой вдвоем. Собирайся. Ну, быстренько, чтобы я тебя не ждала. Вот увидишь, тебе там понравится… Поедем, а то я обижусь.

Мать не приказывала. Она просила.

— Ну ладно, — сдался Юрка, и от этого на душе у него стало совсем скверно…

На трамвайной остановке они сели в длинный цельнометаллический вагон под номером «2» — сверкающий яркими красками и никелем, с удобной низкой подножкой, просторным салоном, широкими окнами и мягкими сиденьями, столь не похожий на довоенные угловатые и громоздкие деревянные коробки. Вагон бежал быстро и плавно, двери сами открывались и закрывались, а остановки молоденькая вожатая объявляла через репродукторы. Юрка смотрел на новостройки и еще не убранные развалины, на молодые скверы, веселые цветники, далекие синие терриконы, заводские дымы над высокими трубами… и молчал… Он очень ясно вспомнил, как они вот так же, по этим же рельсам ехали к вокзалу, чтобы проводить отца на фронт и, оказалось, — проститься с ним навсегда… И Юрка спросил:

— А когда провожали отца… какой марки трамвай ходил на вокзал?

Мать резко повернула голову, и Юрка увидел по ее глазам, выражению лица: думала она сейчас о том же, что и он… Помедлив, мать ответила грустно:

— Этот самый ходил… «двойка».

— Вот и я вспоминаю — вроде бы «двойка».

— Ты даже это помнишь?

— А думаешь, если был маленький, то ничего не запомнил?

Мать смущенно умолкла, уставилась в окно. Щеки ее вдруг разгорелись. Она достала из сумочки платок и вытерла под глазами мелкие капельки пота…

От конечной остановки трамвая они свернули вправо; миновав вокзал, магазины, небольшой базарчик, пересекли железнодорожную ветку, проложенную к двум шахтам-соседкам; прошли еще немного в тени высоких акаций, и на перекрестке двух тихих и зеленых, совсем сельских, улочек мать сказала:

— Вот мы и пришли.

Каменный дом Сердюка стоял угловым и выделялся маслянисто отливающей суриком железной крышей и гладкими да белыми стенами с голубой подводкой по карнизу и на фигурных, зубчатых углах. Голубым и зеленым, в елочку, были выкрашены ворота. Перед домом, по ту сторону забора, цвела сирень, а в глубине двора сплошной стеной поднимался сад.

Хозяин усадьбы ждал их. Как только гавкнул за воротами кобель, Сердюк появился на крыльце, утихомирил цепного и запер в сарае; щелкнув задвижкой, отворил калитку и широким жестом пригласил гостей:

— Заходите, прошу… Здравствуйте, Людмила Павловна. Здравствуй, Юрик. — Даже руку подал. — Рад, очень рад, что ты сегодня у меня в гостях. Вот мы и познакомимся с тобой поближе, станем друзьями… Ну, пойдемте в дом. Прошу.

Такие хоромы Юрке и не снились. Большая веранда, прибранная занавесками, с цветами на подоконниках. Такая же просторная прихожая. Всюду постелены пухлые дорожки — не ступить, и Юрка сразу разулся, оставил туфли в прихожей. Комнаты, — а их четыре, — все в коврах. В гостиной ковер и на полу: шкаф, буфет, стол, стулья — красной полировки; на окнах — длинные тюлевые гардины. В углу, на тумбочке, красовалась новенькая светло-серая радиола «Урал», по Юркиным понятиям — вообще недостижимая мечта.