Поезд на рассвете

Сиял и Сердюк. На нем была белая шелковая рубаха, в струнку отглаженные коричневые коверкотовые штаны. Лоснились его волосы и выбритые округлые щеки. Он распахивал двери, показывал комнаты и все время улыбался. Можно было подумать, что гостей, желанней сегодняшних, он отродясь не принимал. Юрку это еще больше насторожило.

На столе в гостиной возвышалась хрустальная ваза с букетом сирени, а вокруг нее, на белой скатерти, были расставлены мелкие тарелки — большие и поменьше, тонкие узорчатые стаканы, похожие на цыплячью ножку рюмки, другая посуда; сверкали вилки и ножи. Юрка такого не ожидал: все это — ради них с матерью?

В дом со двора вошла женщина средних лет — круглолицая, светловолосая, в очках. Юрка догадался: сестра Сердюка. Матери она кивнула запросто, как хорошей знакомой. Юрку — окинула с головы до ног, потрепала за локоть:

— Здравствуй, здравствуй. Да ты уже совсем герой. Вон как вытянулся. Мамку скоро перегонишь.

Юрка, и правда, к нынешнему лету сравнялся ростом с матерью, только был худорба́: длинные руки, угловатые плечи, по-девичьи тонкая шея; на затылке, в ямочке, — непокорный вихорок топорщится. Приглядываясь к Сердюковой сестре, Юрка думал: «Чего же они так живут? Он — один, она — тоже одна, без мужа. Детей — ни у него, ни у нее».

— Меня зовут Ириной Ивановной, — сказала женщина. — Будешь называть просто тетей Ирой — не обижусь… Но чего же вы стоите посреди комнаты? Садитесь на диван, отдыхайте. Коля, приглашай.

— Я приглашал, — засуетился Сердюк. — Садитесь… Музыку включить? На любой заказ.

— Можно, — осмелел Юрка. — У вас есть пластинка про… любимый город?

— Это — который может спать спокойно? Такой нету. Зато есть «Валенки». Хочешь? — Сердюк открыл тумбочку под радиолой, достал коробку с пластинками. — Сейчас будут тебе… не подшиты, стареньки.

— Молодцы, вовремя приехали, — сказала Ирина Ивановна, опоясывая себя фартуком. — Как раз к обеду. Мы вас поджидали. У меня все готово.

Она оставила их в гостиной и пошла на кухню, смежную с верандой. Как только там загремела посуда, мать, конечно, не усидела на диване, попросила и себе передник, стала помогать Ирине Ивановне, и «Валенки», с такой удалью напетые Руслановой, Юрка дослушал в обществе Сердюка.

Стол быстро уставили закусками и разного вида бутылками. Ирина Ивановна сбросила фартук и явилась уже в другом платье — ярко-желтом, с широким вырезом вокруг шеи. В прихожей, перед зеркалом, она подчернила ресницы и брови, подкрасила губы и позвала всех к столу. Сердюк торжественно приподнял бутылку шампанского, крутнул серебристую головку… и — пробка в потолок! От сильного хлопка Юрка вздрогнул. «Ничего себе, как из нагана». Вина Сердюк налил женщинам, себе — водки.

— А для парубка, — подмигнул Юрке, — у нас есть холодный лимонад. Ну-ка, где твой стакан?.. Вот так, порядок. Ну — за все хорошее. За то, чего мы хотим в этой жизни… Люда, Ира — до дна. С меня берите пример. — Он махом опрокинул рюмку в рот и закусил соленым огурцом.

Ирина Ивановна не столь торопливо, но тоже уверенно опорожнила свой фужер, похвалила вино. Мать отпила всего несколько маленьких глотков. Словно извиняясь, посмотрела на Сердюка, потом на его сестру:

— Больше не могу. Дух… забивает. И голова у меня от него… сразу начинает шуметь.

— На то оно и шампанское! — провозгласил Сердюк, веселея. — Вино царей и господ… когда-то было. А теперь пьем его мы, простые советские люди. А? Здорово? Допивай, Люда, до дна. Сразу налью по второй… и наляжем на закусь. Сестренка сегодня всего наварганила, постаралась. Она у меня мастер поварить, недаром работает в ресторане. Такого мастера — поискать.

Уж постаралась Ирина Ивановна — так постаралась. Будто в честь какого праздника или собственных именин. И чем только не потчевала она гостей. Поданы были холодные — из погреба — разносолы, моченые яблоки, три непохожих один на другой салата, голландский сыр, домашняя украинская колбаса с чесноком, заливной карп, жареный судак, бычки под маринадом, шпроты, крабы… «Куда это все? Разве столько можно съесть?» — поражался Юрка. Ему понравились крабы: напоминали раков, которых он ловил в устиновской речке. Но раки, — сваренные на дворовой печурке, в казанке, с укропчиком, — куда слаще, нежней. Потом Ирина Ивановна налила всем понемногу супу со свининой и тонко нарезанной домашней лапшой. Юрка стал отказываться, — его и слушать не захотели. Тогда он, для гида, хлебнул два-три раза и положил ложку. Оказалось — и это еще не все: на массивном продолговатом подносе Ирина Ивановна, под хмельное ликование Сердюка, внесла запеченную в духовке, истекающую жиром и ароматом утку, — она была обложена розовыми черешнями и петрушкой.