Поезд на рассвете

Они тихо, точно боясь неожиданной засады, подошли к ветряку; так же осторожно, чтобы не скрипели приступки, проникли в его нутро. Там была еще лестница — наверх. По ней забрались на тесную площадку с шаткими перилами. Постояли, привыкая к сумраку. В мельнице было хорошо, правда, — страшновато поначалу. Из всех углов пахло хлебом. Наверно, поэтому Витька сразу спросил:

— Есть хочешь?

— Давно, — признался Юрка.

— Садись. Будь как дома.

Он быстро растребушил котомку.

— Жуй. — И толкнул Юрке в одну руку теплый, в корявых пупырях, огурец, в другую — черствую краюху. — Эх ты, степовик. Хто ж из дому без харчей тикает? Я уже ученый. Меня не проведешь.

Пустую торбинку Витька свернул и спрятал в карман солдатских штанов: мол, еще пригодится.

Поели — и уже не такими смертельными казались недавние обиды, и не таким безысходным — этот длинный и горький день.

И все-таки он спросил Витьку:

— Зачем ты убил голубя?

Витька помолчал, как бы припоминая то, что случилось, и посмотрел виновато:

— Я не хотел. Нечайно вышло.

— Не хотел, а убил.

— Честно: я нечайно. Думал — не попаду, напугаю. С дуру взял да и попал. А тебе жалко? Он же не твой?

— И что, если не мой? Все равно — птица.

— А в окно — то не я, — сказал Витька. — То Колька, хмырь. Схватил он за это от меня по уху… Ты не обижайся, ладно?

Совсем стемнело. До непроглядной черноты сгустился мрак внутри ветряка. В углах, закоулках, провалах, — и внизу, и вверху — что-то шарудело, скреблось, бегало.

— Мыши, — успокоил Витька напарника.

На крыше ветряка раздался глухой протяжный вой. От него сделалось холодно и жутко.

— Сыч… Ух, у-у-ух! — Витька затопал, громко свистнул. — Тварюка замогильная. Покойника накличет. А може, нас пугал, шо мы его хату заняли… Улетел. Не люблю сычей.

— И я не люблю, — сказал Юрка.

Над площадкой, где они расположились, было небольшое окно в боковине ветряка. Витька долго смотрел из окна в темноту, потом позвал:

— Глянь-ка. — Немного подсадил Юрку. — Видишь?

Одинокий слабый огонек фонаря медленно плыл улицей.

— Тебя шукают по дворам, — решил Витька.

— А почему не тебя?

— Меня? — засмеялся Ватажок. — Будет она шукать. Та ей — хоть бы я скрозь землю провалился. Я ж ей мешаю. И она меня боится.

— Чего ей бояться?

— Того. Всю оккупацию с немцами гуляла.

— Как… гуляла?

— Обыкновенно, как гуляют. Не понимаешь — не спрашивай… И зараз гуляет. Ну вот. А я ж не слепой. Сказал: батька вернется — все ему расскажу. Она кричит: «Убью паразита! На одну ногу наступлю, за другую возьму и раздеру». Нехай попробует. Так я и поддамся. Батьку дожду, а там пойдет жизнь… Твой батька хто?

— Солдат.

— Не, до войны хто был?

— На заводе работал.

— А мой — тракторист. Мы с им на этих полях сеяли… Мне б только батьку дождаться! — Витька поглядывал в окошко. — Блукает огонек. По дворам ходят. Спрашивают, чи не видал хто беглеца. — И вдруг сказал настойчиво и рассудительно: — Иди, Юрка, до дому. Мамка твоя там разрывается, а ты тут сидишь. И все — из-за меня.

Юрка молчал. Витька подумал, что он боится, как бы еще не влетело, и сказал:

— Не бойся, за одну шкоду два раза не бьют.

— Я и не боюсь. А домой не пойду. То не мой дом.

— У сыча сторожувать будешь? А мать нехай горюет?.. Все, потух огонек, перестали шукать. Шо теперь она подумает? Куды хлопец делся?.. Удвох пойдем. Согласный? — убеждал Витька. — Не хочешь… Ну до нас пошли. В клуне переночуем, там тепло. Залезем — нихто и знать не будет. Гайда.

Не дожидаясь Юркиного согласия, он сцапал его за руку и потащил вниз по ступенькам. Где-то поблизости опять завыл сыч.

— Сгинь, тварюка! — сердито выкрикнул Витька.

Они почти бегом пересекли мокрый от росы выгон и пошли мимо темных дворов; ни в одном окне не было огня.

Витькина хата подальше, а тетки Феклы — вот она. И тут услыхали: кто-то плачет. Будто бы — в теткином палисаднике. Прижались к загате… Юрка сразу узнал, даже сквозь плач не мог не узнать: плакала мама. Плакала так же горько, как перед этим, на закате, в степи плакал Юрка… И он не вытерпел — крикнул:

— Мам, я пришел! Я живой, не плачь.

— Юра! — рванулся из темноты ее голос. — Где ж ты был? Я всю улицу обыскала.

— Мы в ветряке сидели, — сознался Витька.

— Так вы вдвоем были? Что же там делали?

— Ночевать хотели.

— Вот глупенькие. Там же страшно.

— Не дуже, — сказал Витька.

— Ну идемте в хату, — позвала мать обоих. — Вы же голодные.

Витька приотстал.

— Тетя Люда, не бейте Юрку. — Он не виноватый. То все я…

— Ничего, — сказала мать, — стекло тетке Фекле мы у кого-нибудь купим. А вы больше не устраивайте войну. Договорились?

В хате она зажгла керосинку, сняла марлю с молочного кувшина, приготовила стаканы.

— А где Витя?

Юрка обернулся. Правда, где же он? Только что стоял в сенях… Юрка выбежал за порог.

— Витек!

Не откликнулся…

— Ушел? — удивилась и пожалела мать. — Чудной какой-то. Ночь — а он убежал.

Она полила Юрке над ведром, чтобы умылся, усадила за стол и поставила перед ним белую миску, полную вареников с вишнями.

— Ешь. Заждались они тебя.

Юрка взял вареник, а укусить не мог: что-то застряло в горле — ну никак не продохнуть…