Поезд на Солнечный берег

Он обращался к компьютеру, который вел воздушный автомобиль, пока Филипп размышлял вслух.

— А что было потом? — поинтересовался компьютер. Он не любил лирических отступлений и всегда смотрел в корень дела.

— Потом? О, много разного: танцы, раздача подарков и пир горой.

— А тебе что подарили? — спросил компьютер.

— Не помню. Честно говоря, я даже не посмотрел, но это неважно, потому что свой подарок я отдал химерам. В конце концов, у них тяжелая работа — все время стоять там и ждать гостей. Вуглускр старался, как мог, но… не знаю. Не нравится он мне, есть в нем что-то такое… Неприятный он все-таки тип.

— Ой, как ты мне надоел со своим нытьем, — отозвался компьютер. — Я это слышал уже много раз, уши вянут! Может, прошвырнемся лучше по девочкам?

— Умолкни, маньяк озабоченный, — посоветовал Филипп.

— От маньяка слышу, — не остался в долгу компьютер.

Они пререкались еще минут пять в таком же духе. Неожиданно компьютер умолк. Машина вылетела на аэробульвар. Со всех сторон на нее красными хлопьями сыпался снег.

— Опять! — проворчал компьютер. — Честное слово, Филипп, я пошутил. Я вовсе не хотел портить тебе настроение.

За окнами танцевала метель. Компьютер смачно выбранился, чтобы поднять температуру, но это не помогло. Филипп едва удостоил метель взглядом.

— Я хочу белый снег…

Компьютер, получивший хорошую взбучку, пилотировал машину в молчании.

— Поговори со мной, — попросил Филипп. — Я счастлив, черт возьми, я во что бы то ни стало должен быть счастлив. Мне все завидуют, я видел это по их лицам и речам, а я… я не понимаю, что со мной. Скажи, отчего мне так плохо?

— Не знаю, — отозвался компьютер, зевая, — и вообще, это не по моей части. Сходи в галактический театр, развейся.

— А ты сам был там?

— Видел представление. Ничего, забавные такие уродцы.

— Для них, наверное, уродцы — это мы, — сказал Филипп.

— Статья первая кодекса Дромадура, — предостерегающе шепнул компьютер. — За заявление об ущербности человеческого рода можно угодить на виселицу, да так на ней и остаться.

— Нет, в галактический театр я не пойду, — решительно заявил Филипп. — А что нового в кино?

— Ничего особенного. Орландо Оливье на прошлой неделе снялся в трех фильмах.

— Как это он успевает? — удивился юноша.

— Он просто продал свое лицо, — объяснил компьютер, — а остальное рисуют программы. Живьем он снимается только в рекламе, и то, если хорошо заплатят.

— В жизни он не такой, как на экране, — заметил Филипп. — Я видел его на дне нерождения. Самый обыкновенный парень, мы даже перекинулись парой слов.

— Ну ты даешь! — хмыкнул компьютер. — Так ведь на экране он собран по частям. Голову берут от него, руки — от другого, ноги — от третьего, мускулы, если понадобится, тоже у кого-нибудь одолжат. Неудивительно, что весь Город по нему с ума сходит.

— Я не хочу сходить с ума. Значит, и в кино я не пойду, — заключил Филипп.

— И зря, — сообщил компьютер. — В последней киношке он играет парня, продавшего душу цветам-мутантам за вечную молодость. Цветы нарисовали его портрет, который стареет вместо хозяина. Но все кончается хорошо, хотя он и погибает, когда уничтожает портрет.

— Что-то я ничего не понял, — признался Филипп. — Но это неважно, потому что я даже не успел спросить, как ее зовут. А потом мы танцевали с Матильдой, и Пробиркин подобострастно хихикал, как всегда, а Ровена говорила всякие двусмысленные гадости… Почему снег серый? — тоскливо спросил он внезапно.

— Но он белый, — удивился компьютер.

— Нет, белое — это ее платье. К черту снег. Я счастлив потому, что танцевал с Матильдой, и потому, что она чудесная, и потому… потому… Пусть будет ясная погода.

Небо очистилось. Огромное, исчерна-лиловое искусственное солнце восходило на севере, в то время как другое, желтое и радостное, клонилось к закату. Давным-давно его сияние озаряло земные дни, но с тех пор прошло много лет, и его излучение было объявлено вредным. Тогда-то и было запущено искусственное солнце; зябким белесым светом оно осветило ночь, и ночь стала днем, а то время, когда в небе стояло настоящее солнце, было объявлено ночью. Филипп почувствовал волнение.

— Матильда была в белом? — спросил компьютер.

— Нет, не Матильда. Другая девушка.

— Хорошенькая?

В голосе компьютера звучали зависть и уважение. Филипп не ответил.

Сон четвертый