Поезд на Солнечный берег

— Конечно, — сварливо сказала сумка, облизываясь. — Набирает всякое барахло, ширпотреб по пять тысяч бубликов за штуку, а про меня совершенно забыла. А ведь я, между прочим, совершенно уникальное существо и буду почище всяких новых приобретений. Но она меня даже с собой не берет, вот до чего я дожила!

— Так, может, тебе повезло, что она тебя с собой не берет? — несмело спросила мышь. — Ты посмотри, как она ужасно с вещами обращается. Вытирает о себя руки, сдергивает сапоги, не расстегивая молнию… Вещи от нее уже устали. По-моему, они бы давно сбежали от нее куда глаза глядят, да только им это не положено.

— Конечно, не положено, — вздохнула сумка. — И вообще, если бы мы, вещи, могли выбирать себе хозяев по своему усмотрению, люди бы сильно удивились. Я бы, во всяком случае, даже не стала смотреть в сторону Ровены. Она заносчивая, грубая, неприятная, ни во что нас не ставит и вообще жуткая неряха. Вечно совала в меня фантики от конфет, грязные платки и позволяла своим друзьям стряхивать на меня пепел от сигарет. — Сумка позеленела при одном воспоминании об этом. — Это просто ужас что такое!

Она умолкла, потому что Ровена вошла в комнату и стала рыться в груде обувных коробок, чтобы подыскать Единственные Сапоги, Достойные Сопровождать Девушку в Таком Платье. Груда долго крепилась, но под конец не выдержала и все-таки рухнула на бок.

— А, черт! — сердито сказала Ровена.

Затрещал домашний видеофон, и система сообщила, что это вновь звонит Мистраль.

— Не отвечай, — приказала Ровена. — Для него меня нет!

Она вновь нырнула в груду коробок и наконец нашла то, что искала, затратив на это всего каких-то полчаса. Натянув сапоги, Ровена удовлетворенно улыбнулась.

— Так, а теперь сумочка, — сказала она. — Кажется, к этим сапогам больше всего подойдет… ну конечно!

Питон затрепетал от счастья, потому что она направилась к нему, но его радость была преждевременной: Ровена собиралась взять лежащую неподалеку упитанную сумку из розового меха — с точки зрения питона, абсолютно уродливую и никчемную. Однако девушка не успела дотянуться до розовой сумки, потому что взгляд ее упал на белую мышь, которая сидела на полу и, шевеля длинным хвостиком, облизывала лапку.

— Мышь! — взвизгнула Ровена. — Какая гадость!

Мышь в удивлении подняла голову, но Ровена уже схватила тяжеленную пепельницу и что есть силы швырнула в зверька, после чего попыталась раздавить его каблуком.

— Что ты делаешь? — заволновался питон. — Опомнись! Не смей! Это мой друг!

Но Ровена, войдя в раж, ничего не слышала. Она и прежде уже несколько раз видела дома эту мышь, которая взялась непонятно откуда, и теперь была полна решимости разделаться с нею.

— Мерзкое животное, до чего ты мне надоело! Вот тебе!

Мышь увернулась от веера и диванной подушки, которые были в нее брошены, но тут Ровена изловчилась и вонзила-таки в нее свой заостренный каблук. Мышь запищала от боли.

— Не смей! — взвизгнул питон и бросился к хозяйке.

Мышь извивалась на ковре, ее белый бок стал совсем красным… но тут Ровена ослабила хватку, пошатнулась и упала. На ней висела сумка из мертиплюкского питона, которая несколько раз обвила свою ручку вокруг ее шеи.

— Пип, — тихо пискнула мышь.

Она попыталась пошевелиться, но бок у нее болел ужасно, и слезы градом покатились из ее глаз. Ровена сдавленно что-то прохрипела, ее лицо сделалось красным… а потом наступила тишина.

— Какой ужас! — нервно проговорил шубный шкаф и больше ничего не сказал.

Питонья сумка, тяжело дыша, подползла по ковру к раненой мыши.

— Как она посмела… — Мертиплюкский питон не говорил, а сипел от возмущения. — Что с тобой?

— Не знаю, — призналась мышь. — Кажется, я умираю. Она раздавила меня каблуком.

Питон сдавленно всхлипнул, и в это мгновение растворилась входная дверь.

Когда-то, еще в самом начале их романа, Ровена дала Мистралю ключ от своей квартиры, о чем благополучно забыла. Сам же писатель не то чтобы запамятовал это — просто он не любил являться незваным. Сейчас, впрочем, Мистраль счел, что идет не то время, дабы соблюдать церемонии. Поэтому он открыл дверь и огляделся.

В квартире царила странная тишина, — тишина, которая писателю сразу же безотчетно не понравилась. Он прошел дальше, то и дело спотыкаясь о какие-то кучи свертков и ворохи одежды, и в желтой гостиной наконец увидел ее. Она лежала на ковре, и поперек ее шеи шла красная полоса. Глаза Ровены были широко открыты, и в них отражалась питонья сумка, которая гордо топорщилась на ковре неподалеку от какого-то крошечного и, судя по всему, раненого зверька.

Увидев Мистраля, сумка невольно подалась назад. Человек просто стоял на месте и смотрел на нее… но смотрел так, что у любого живого существа душа бы ушла в пятки.

— Это ты… — наконец сказал Мистраль.

— Что — я? — расхрабрилась сумка.

— Это ты убила ее, — хрипло проговорил Мистраль.