Поезд пишет пароходу

Когда урок закончился, она в бессилии опустилась на стул. Нужно было собрать обрезки бумаги и выключить компьютеры, но Мага так устала, что не могла двинуться. Но что ее так утомило, ведь урок прошёл неплохо? Видимо дело в том, что весь урок она ожидала, что дверь откроется и на пороге появится Кит. А почему бы и нет? Мага слышала от кого-то из общих знакомых, что он купил компьютер. Небось разбирается своими силами, тыкает одним пальцем в клавиатуру, зависает над каждым меню. Ну и пусть. Мага заставила себя собрать обрезки, вышла из класса и направилась к выходу. На одной из стен в вестибюле ей бросилась в глаза большая доска: «Распределение по кружкам». Интересно, отец удостоил своим вниманием хоть один из них? Она принялась читать списки: Кружок кулинарии, кружок керамики, хор — ну уж нет, петь в хоре отец не пойдет. Клуб книги. Вот это уже ближе. Мага прочла все фамилии в списке — отца там не было. Да нет, конечно же, не пойдет он ни в какой кружок. Он и без этого найдет, кому травить байки и строить глазки: официантке, кассирше в супере, медсестре, пока она делает ему укол. И все-таки она продолжала читать. Клуб любителей природы, клуб любителей бега… Что?! — Мага не верила своим глазам. Фамилия отца была там, среди бегунов. Кит всю жизнь ненавидел спорт, что же случилось? Неужели последний сердечный приступ так его напугал? Да нет, это вряд ли. У нее возникла одна догадка. Она нашла фамилию тренера бегунов: Данон, а потом прошла еще несколько шагов вдоль стены к стенду «Наши преподаватели». Так и есть: тренер Хагит Данон оказалась веселой бабенкой лет сорока. Всего тридцать лет разницы — старовата, пожалуй, для папы. Ну что ж, это пансионат для пожилых, как сказала директриса, — здесь все потихоньку снижают планку.

Даниэль Черный обелиск

Пакеты я нащупал сразу же, как только снял решетку потолочного кондиционера.

— Может, вам фонарик принести? — спрашивала симпатичная девчонка, которую не уродовала даже фирменная кепка с логотипом «Ложе».

— Нет, принесите только тряпку и немного воды, я сейчас решетку прочищу, — сказал я, стараясь подражать манере рабочих-ремонтников. Я надеялся, что выгляжу убедительно. На мне был синий комбинезон, который я откопал в подсобке «Чемпиона» — ценнейшая вещь, когда надо куда-нибудь пройти. За последние дни я уже несколько раз видел эту новую продавщицу издали, сквозь витрину, когда, накинув капюшон, проходил мимо, словно случайный прохожий. Я не сомневался в том, что Пчелку уволят после того, что мы учинили здесь в ту ночь.

Я был так благодарен судьбе за то, что пакеты на месте, что решил и в самом деле прочистить ей кондиционер. Я помнил, как душно здесь в жару, и знал, что прижимистый хозяин никогда не позовет настоящего мастера. Пока продавщица ходила за тряпкой, пакеты скользнули мне за пазуху. Я стоял на лесенке посреди освещенного магазина в обнимку с тюком марихуаны и не боялся ничего. Удивительно, сколько уверенности дает человеку дом, пусть это и жалкая каморка, неучтенный пузырек воздуха, забытый в недрах старого здания. Но в любом случае мне не стоило здесь задерживаться. Хозяин мог появиться в любой момент. Я все-таки прочистил несколько секций кондиционера: те, что над прилавком, и в углу, где выставленные на продажу кровати образуют уютный закуток. Я знал то, чего новая продавщица не знала. Ей не повысят зарплату, как обещали, и скоро ей надоест стараться. Она переберется в тот угол и полюбит валяться там, на новых матрацах, не снимая обуви, в ожидании редких покупателей. Вот тогда-то и вспомнит с благодарностью странного мастера, прочистившего решетки. Я оглядел магазин. Что-то здесь сильно изменилось. И как я только сразу не заметил: исчез Черный Обелиск — так мы с Пчелкой называли огромный раскладной диван, похожий на катафалк арабской принцессы. Это было пухлое чудище весом с тонну, на гнутых позолоченных ножках, с черным, расшитым золотом покрывалом. Обелиск никогда не продавался.

— Тут, кажется, был когда-то огромный такой черный диван, — сказал я небрежно, когда продавщица подошла ко мне опять.

— Был да сплыл. Я его вчера продала! — Она так и светилась от гордости.

Весь последний месяц мы с Пчелкой хранили траву в Обелиске. Когда в тот вечер он позвонил и сказал, что зайдет сюда с приятелем, я, по какому-то странному наитию, перепрятал пакеты в кондиционер, словно знал, что потом уже не смогу это сделать. А наутро очнулся в больнице. Я вспомнил тот вечер: как мы выпиваем, потом глотаем по невзрачной таблетке, потом еще по одной, и Пчелка орет, что его приятель принес нам ерунду, что это плацебо для торчков, а на нормальных людей оно не действует, и что таблетки наверняка из цветного мела, и что он мечтает уверовать в вещество, но не может. Потом я вижу, что он как-то нехорошо тихо спит, и выползаю на улицу, не потому что ищу помощи, а просто боюсь облевать матрацы.