Поезд пишет пароходу

— Бери, если хочешь, — ответил я, а когда нажал на отбой, то вдруг задумался. Мне показалось, что Пчелка позвонил по надуманной причине только для того, чтобы их приход не выглядел странным. А что, если все наоборот, и он хочет меня предупредить? Я встал, запер магазин, и, отыскав в диване все спрятанные там пакеты, переложил их в одну из потолочных секций. Я не мог бы объяснить тогда, почему это сделал. Знал ли я, что мы не пойдем домой и останемся выпивать тут же, в «Ложе», что тот тип растает в воздухе, а мы, обдолбанные, этого даже не заметим? Что из магазина нас увезут на скорой, а Обелиск вскоре продадут? Нет, конечно, — откуда мне было знать.

…

С тех пор как я поселился в Пузырьке, я каждый день собирался позвонить Пчелке, да так и не решился. Я чувствовал себя виноватым, ведь он привел того типа для меня, и для меня выпивал с ним, закусывая таблетками. Так он, видимо, понимал построение доверительных отношений в криминальных кругах. Он чуть не умер ради моей удачной сделки, а я? Я перепрятал траву. Я вновь и вновь репетировал свои оправдания, ведь рано или поздно мне придется их произнести. В тот вечер, когда мы напились, я боялся, что Пчелка вполне может опять проговориться, а тот мутный тип вполне может сунуть пакеты за пазуху и уйти, пока мы, обдолбанные, сидим с глупыми улыбками. Случись такое, это было бы только полбеды. Сейчас меня пугало другое, и этого я уже не могу сказать ни Пчелке, ни кому-то еще: время от времени я задумывался бы, случайно ли нас ограбили. И нас ли ограбили, или только меня. Но стоило лишь этой мысли прийти мне в голову, как я вспоминал его лицо на больничной подушке. Он ведь почти светился, как какой-то старый буддист; разве у предателей бывают такие лица? И тогда выходило все наоборот: это я бросил его на произвол судьбы.

Я наконец добрался до «Чемпиона» и решил больше не терзать себя. Теперь надо только понадежней спрятать пакеты.

Стелла Перенести Калифорнию

Здравствуй, дорогой Голди!

Мне кажется, я не совсем подхожу для миссии, которую на себя взяла. Наиболее ценную информацию обычно получаешь из разговоров с людьми, а я слишком уж люблю одиночество. Я занята разрешением тысячи маленьких и бесполезных тайн, которые «Чемпион» дарит каждому, кто готов остановиться и посмотреть вокруг. Кто оставил вон у того куста круглый аквариум, наполненный бумажными журавликами? Кто вырастил герань в старой ванне, стоящей на одной из старых террас? Где живет бездомный, которого я встречаю изредка в дальних уголках парка? Вчера я вновь видела его ужинающим там же, на бетонной свалке. Когда я подошла, он уже сворачивал газету — видимо, только что доел свои бутерброды. Я думала, что он встанет и уйдет, но он достал из-за пазухи синюю тетрадь и принялся что-то записывать. Вначале мне показалось, что он пишет на самой обложке синего цвета, но когда он перевернул страницу, она оказалась точно такой же. Ну и чудак! Вот с кем я могла бы обменяться гипотезами по поводу аквариума с журавликами и герани в ванне. В последнее время я редко вижу людей, которые что-то пишут. Как наивно, почти беспомощно мы выглядим за этим занятием, дорогой Голди. Сегодня, когда любой ребенок держит в руках телефон с хорошей камерой, кому нужны мы, летописцы — тихие свидетели, чьи слова не подтверждены ни единым кадром? Мне кажется, мы похожи на призраков: так же, как они, легки и любопытны, и так же невидимы.