Читаем Поезд пишет пароходу полностью

«И кстати», — колобок все еще указывал на пустое поле. Я вспомнила, как мать Изи, старая Сима, катала в своих корявых пальцах такой вот маленький кусочек теста. В пятницу, когда она пекла хлеб для субботней трапезы, то отрывала немного от опары и, завернув в салфетку, выкидывала в ведро. Я знала, что она выполняет заповедь отделения халы, но не могла победить странное чувство, что кусочек теста с этого момента обречен на тяжелую и страшную жизнь. Пока субботняя хала красуется на белой скатерти, прикрытая вышитой салфеткой, он медленно чернеет, покрывается ноздреватыми дырами, проваливается, как больная плоть, превращается в вязкую грязь. Темное тесто — вот что кое-как могло заменить мое исчезнувшее тело. Рыхлый комок возникал на месте живота, и первым, что он ощущал, была боль. Когда я смотрела на яблоко, лежавшее на блюдце, то чувствовала две разных боли: одну — от блюдца и другую — от яблока. Стоило перевести глаза на чайник, как я ощущала новую, добавочную боль от чайника. На гостиничной кухне болел шкаф, на лестнице — выщербленная плитка, в холле — синтетическая ткань, которой была обшита стойка администратора. От взгляда на нее у меня сводило челюсти, словно жуешь шерсть. Разумеется, я не собиралась делиться с дирекцией этим бредом. Я писала, что гостям, впервые приехавшим в наш отель, возможно, неприятно прикасаться к синтетике, которая искрит и цепляется за одежду, и что полка для сумок расположена слишком низко.

Как-то раз меня вызвали наверх, в дирекцию. В кабинете пахло чем-то пронзительно-оптимистичным. Казалось, что это даже не запах, а энергия и что Стив — наш новый менеджер — прыскает ею сразу во все стороны, как дезодорант со сломанной головкой пульверизатора. Когда я села, он улыбнулся мне фирменной улыбкой, очень мальчишеской и очень искусственной одновременно. Видимо, она была здесь чем-то вроде икебаны в нише и демонстрировала противостояние (а может, наоборот — слияние) свободы и дисциплины — истинный профессионализм.

— Итак, Михаль, — он произнес мое имя мягко, словно надкусил зефирину. — Я пока что мало знаю нашу команду и только изучаю профили работников.

Мне казалось, что только чудовищно добросовестный босс станет изучать биографии уборщиков, пусть даже они и доросли до должности ответственного за смену, но я молчала.

— Вы не думали пойти учиться? Курсы администраторов, гостиничное дело?

— Я не могла начать учебу. По семейным обстоятельствам.

Лицо Стива изобразило корректную скорбь: мимолетную, но искреннюю, как грустный смайлик.

— Вы не замужем, так ведь? — Теперь он говорил бодро и небрежно, словно мое одиночество, в отличие от остальных проблем, было временным затруднением, которое переживает каждое развивающееся предприятие.

— Да, я не замужем.

Он клацнул по клавиатуре и повернул ко мне монитор. На экране был открыт незнакомый мне сайт. Брюнетка в брюках и белой рубашке, открывающей ключицы, стояла на фоне здания гостиницы.

— Это Рэйчел, — объяснил Стив, — она мой старый друг. Ее фирма держит в сети портал — база данных включает тысячи отелей по всему миру. В таком деле главное — объективность. Они дают только достоверную информацию. Вначале слушают, как агенты нахваливают товар. Дают им попеть соловьем, а потом сами все проверяют. А знаешь как?

— Как?

— Посылают инспекторов. Человек с чемоданом приезжает в отель и проходит весь путь постояльца, начиная с регистрации и кончая беседой с барменом в гостиничном пабе. Звучит мило, но, поверь, работа нелегкая. Во-первых, человек должен изнутри знать гостиничное дело. Во-вторых, иногда это — несколько поездок в неделю, такое не для семейных. Человек должен быть свободным, молодым и здоровым, но при этом — в том-то и трудность — у него должны быть…

— Старые глаза?

Он рассмеялся:

— Можно и так сказать! Есть такое выражение? Никогда не слышал, но ты явно врубаешься. Знаешь, я люблю читать твои отчеты. Прикроватные коврики кусают за пятки. Йоу… Вначале я подумал, что за долбанный рэп она здесь пишет, но ведь правда, кусают, я проверил, а заменить эти кусачие коврики — пара пустяков. Я переслал несколько твоих отчетов Рейчел. Они постоянно ищут новых людей. Рейчел срочно требует тебя отдать. Ну, так как?

Он чуть отъехал на стуле и закинул руки за голову. До сих пор я видела эту позу только на рекламах мужских рубашек или часов, кажется, она означала успешное завершение сделки. А еще эта поза означала, что Стив больше не мой босс.

Мой первый чемодан на колесиках был лимонно-желтым, похожим на огромную мыльницу, но Рейчел, увидев его, потребовала, чтобы я купила другой, не такой броский.

— Яркая деталь, — сказала она, — а инспектор должен быть незаметным и не запоминающимся.

Перейти на страницу:

Все книги серии Люди, которые всегда со мной

Мой папа-сапожник и дон Корлеоне
Мой папа-сапожник и дон Корлеоне

Сколько голов, столько же вселенных в этих головах – что правда, то правда. У главного героя этой книги – сапожника Хачика – свой особенный мир, и строится он из удивительных кирпичиков – любви к жене Люсе, троим беспокойным детям, пожилым родителям, паре итальянских босоножек и… к дону Корлеоне – персонажу культового романа Марио Пьюзо «Крестный отец». Знакомство с литературным героем безвозвратно меняет судьбу сапожника. Дон Корлеоне становится учителем и проводником Хачика и приводит его к богатству и процветанию. Одного не может учесть провидение в образе грозного итальянского мафиози – на глазах меняются исторические декорации, рушится СССР, а вместе с ним и привычные человеческие отношения. Есть еще одна «проблема» – Хачик ненавидит насилие, он самый мирный человек на земле. А дон Корлеоне ведет Хачика не только к большим деньгам, но и учит, что деньги – это ответственность, а ответственность – это люди, которые поверили в тебя и встали под твои знамена. И потому льется кровь, льется… В поисках мира и покоя семейство сапожника кочует из города в город, из страны в страну и каждый раз начинает жизнь заново…

Ануш Рубеновна Варданян

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века