Поездка к Солнцу

— Ах ты, внучка, совсем я чуть не пропала! Чуть-чуть ты у меня сердце не вынула из груди…

Андрейка не выдержал и улыбнулся: тоже ведь скажет бабка Бутид!.. Как это маленькая Дулма могла вынуть сердце у большой бабки Бутид?

Отец громко рассмеялся:

— Ты же любимая, а любимая крепко за одежду держится. Пристанет — крепко вцепится. И ты за бабку держись, а то, видишь, на Андрейку-то плохая надежда.

Андрейка насупился, улыбки как не бывало. И вот так всегда: если Андрейка назовёт Дулму «любимая» — она сейчас же рассердится, а вот на бабку Бутид или на отца — нисколько.

— Одну меня не отпускай больше, бабушка, — сказала Дулма и даже не посмотрела на Андрейку.

А ему стало очень обидно: ведь он так беспокоился о ней.

Всё-таки хорошо, что её не съели волки и что она не замёрзла в степи.

— Ты ко мне больше не приезжай, Дулма, — сказал Андрейка, мрачно глядя в сторону. — Сиди в своей юрте. Пристала к бабке Бутид и держись, — повторил он слова отца.

Андрейка и сам не знал, почему он был так сейчас сердит.

Конечно, «любимая»! Даже ещё хуже!

Поездка к Солнцу

Не просто было научить Няньку и Катю ходить рядом в упряжке. Верхом — пожалуйста! — они готовы были катать Андрейку, это им привычно и радостно, а тянуть за собой нарты да ещё чувствовать, как шею и грудь сдавливает круглая колбаса — хомут из овчины, набитый до отказа шерстью, — это совсем не улыбалось Няньке и особенно Кате.

Как бы там ни было, но Нянька через два-три дня смирилась со своей новой участью, а Катя всё норовила высвободить шею из хомута: то пятилась назад, то тянула в сторону.

Всё-таки Катя глупая коза, и сколько Андрейка ни учил её уму-разуму, она не могла понять иногда самых простых вещей. Волей-неволей приходилось «разговаривать» бичом, если она не понимала ни просьб, ни окрика, ни приказаний. Только бич заставлял Катю бежать вперёд, да и то ненадолго. Стоило Андрейке поверить, что Катя наконец всё поняла, как она тут же останавливалась, и тогда хомут соскакивал с её головы. Катя пускалась наутёк, Андрейка посылал за ней Няньку. Через некоторое время Нянька догоняла Катю и доставляла её к хозяину.

Если бы Катя раз в своей жизни попила из Кислого ключа богатырской воды, если бы она попала в свет радуги, — возможно, она не была бы такой пугливой, упрямой и глупой.

Хорошо ещё, что Андрейку не так-то легко переупрямить, иначе он махнул бы рукой и оставил затею с поездкой к солнцу. Но в том-то и дело, что к солнцу рано или поздно доехать надо, а если это не сделать сейчас, в большое воскресенье, то потом и совсем будет некогда.

Большое воскресенье подходило к концу. Ещё два дня — и пора ехать в школу.

Дулма не появлялась: перепугалась, наверно, и сидит в своей юрте. Но Андрейке сейчас не до Дулмы, ему некогда даже вспомнить о ней. Сначала надо доехать до солнца и маленьким топориком отрубить от него один кусочек. Конечно, он будет горячий — его не засунешь в карман; однако Андрейка это уже давно обдумал. Он захватит с собой чугунок и положит кусочек солнца туда.

Вот позавидует ему Афоня! Этот чугунок Андрейка привезёт в интернат, и там всегда будет тепло, светло, не понадобится топить печи. Можно будет обойтись совсем без дров…

Афоня, конечно, и не подозревает, чем сейчас занят его друг Андрейка. Да что там Афоня! Ни отец, ни мать ничего не знают. Они думают, что Андрейка просто катается по степи, и смеются, когда он сердится на Катю. Андрейка ничего им не скажет. Зачем хвастать наперёд, сначала надо всё сделать. А потом даже интереснее: сами увидят.

Вообще-то одного кусочка солнца будет мало, хорошо бы ещё один для юрты. В юрте тоже станет светло и тепло. Удивительно, что раньше никто не догадался: ведь это так всё просто. Два кусочка поместятся в чугунке.

А когда уже все узнают, придётся ещё съездить: привезти Дулме, бабке Долсон, деду Егору, дяде Косте. Да и школе бы неплохо подарить кусочек солнца.

Сегодня к вечеру Нянька и Катя стали наконец дружнее бежать в упряжке. Значит, завтра Андрейка и поедет.

Утром он просыпается, когда в степи ещё темно, а отец с матерью спят. Тихонько выходит из юрты, ставит чугунок на нарты, кладёт в него топорик, а потом уже идёт за Нянькой к хотону. Овцы лежат на земле, прижавшись друг к другу, все в белом мохнатом инее, точно их засыпало снегом. Холодно, наверно, им на земле. А вот если бы в середину положить кусочек солнца, то в хотоне ночью стало бы как днём, и зимой — как летом. Может быть, в чугунок войдёт три кусочка?..

Нянька молча подходит к Андрейке, она тоже за ночь поседела от инея, и при виде её Андрейке самому становится холоднее.

Уже вместе с Нянькой он идёт за Катей. Катя не спит.