Мы выехали из города через восточные ворота и вскоре увидели здание, построенное не без вкуса и окруженное обширными садами – все эти насаждения были отделены друг от друга невысокими стенами. Поместье принадлежало брату правителя, собиравшемуся, как говорили, поехать в Санкт-Петербург, дабы лично просить царя отозвать войска из ханских владений.
Стояло прекрасное солнечное утро, призванное поднять настроение мне и моим спутникам, расстроенным вполне возможной перспективой возвращения в Форт № 1.
Особенно мой татарский малый приуныл от мысли о новой поездке по заснеженным степям, где он так голодал, что пришлось проделать в поясе три новые дырки, и поправляться он начал только теперь.
Проводник тоже повесил нос в страхе перед вероятной поркой, ожидавшей его в Петро-Александровске. Сам я страдал от несварения, вызванного то ли дынями, то ли письмом русского коменданта – дурные вести порой влияют на наше пищеварение ничуть не в меньшей степени, чем погрешности в еде.
Стены вдоль дороги уже не тянулись, и просторные обрабатываемые поля виднелись во все стороны до самого горизонта. Вскоре мы проехали небольшое поселение, расположенное в двенадцати верстах от Хивы; а еще через двадцать четыре версты миновали другую деревушку, остановившись наконец на ночлег в Анке. За шесть часов мы проделали путь в шестьдесят верст, то есть в сорок миль, и все это время лошади наши шли ровной неспешной рысью, тогда как верблюды нагнали нас только через восемь часов.
Анка – довольно большой город, известный своим базаром и рыночной площадью по всему региону. Мы остановились в доме губернатора, который, будучи хивинским чиновником, четыре года назад был отправлен ханом к лорду Нортбруку, поскольку накануне российского вторжения хан полагал выгодным для себя возможный союз с Англией.
Стоило нашему хозяину узнать мою национальность, он немедленно уселся у моих ног и осыпал меня сотней вопросов касательно Индии и ее населения. Он слышал о визите принца Уэльского в те края и, чтобы объяснить мне, каким маршрутом ехал он сам и какие города посетил по дороге в Калькутту, разрезал большое яблоко. Взяв одно семечко, он положил его на ковер и сказал: «Хива»; для обозначения Герата он положил второе семечко; Лахор и Лакхнау он показал при помощи двух половинок яблока, а Калькуттой ему послужило целое яблоко. Таким образом он пытался передать мне свое представление о величине и значимости тех мест, которые он посетил.
Солдаты в Индии поразили его воображение своей великолепной униформой. Русских солдат в сравнении с ними он не ставил ни во что, плюнув даже на пол для демонстрации своего презрения к казакам.
– Правда, солдат у них, конечно, намного больше, чем у вас, – заметил он. – И потерять они могут их столько, сколько у вас всего в Индии, а потом пришлют еще в два раза больше.
– Но русские ведь похожи на нас, – сказал я. – Их император стоит за мир, а в моей стране многие говорят, что для Индии будет гораздо лучше иметь цивилизованного соседа, чем диких афганцев.