Управившись с этим заявлением, пристав вынул отнятые у преступника деньги и положил их на стол.
– Простите меня, бога ради! – прорыдал арестованный, падая на колени и пытаясь поцеловать обувь Бекчурина. – Мы все пили. Я пил, она пила, все пьяные. Я верну деньги.
– Хорошо, – сказал Бекчурин. – Сначала деньги, а потом решим насчет плетей. Уведите его, господин пристав, и узнайте, сможет ли он вернуть потраченное.
Глава XIII
После того как волнение в гостинице, вызванное приводом арестанта, улеглось, я отправился со своим другом Г. на поиски верхней одежды из овчины, какую носят русские крестьяне. Бекчурин же от всего сердца заверил, что найдет мне слугу. «Даже не сомневайтесь, – сказал он. – Один вы не поедете. Я не допущу, чтобы сложилось нелестное мнение о татарах, проживающих в Оренбурге».
Г. привез меня на улицу, где в основном жили и торговали своим товаром скорняки. Войдя в одну из лавок, мы тут же едва не выскочили обратно по причине омерзительной вони. Помнится, несколько лет назад в Лондоне стояла жара и Темза совсем обмелела, источая своеобразный аромат, сильно тревоживший обоняние. Однако запах в этой тесной русской лавке был намного более отвратительным. Повсюду лежали овчины, пребывавшие на разных стадиях обработки. Большая печь для сушки овечьих шкур источала невыносимый жар, и только крайняя необходимость приобрести теплую одежду вынудила меня остаться на краткое время в этом заведении. Одежда, купленная в Петербурге, совершенно не подходила для путешествия верхом. Достигавшая самых пят шуба была бы крайне неудобна в седле, тогда как одеяние из овчины с мехом внутри, невзирая на его неприятный запах, являлось коротким и самым теплым нарядом из всех возможных. С меня сняли мерки для полушубка, нескольких пар штанов из того же материала и пары обуви с высоким голенищем, напоминавшей скорее ведерки, также пошитые из овчины. Эти высокие чуни надевались поверх четырех пар рыболовных чулок. А на них в свою очередь натягивались еще огромные валенки – на собственном опыте к тому времени я уже уяснил, что любая кожаная обувь в этих условиях не годится – и, когда поверх изготовленной для меня в Лондоне одежды я надел свое новое обмундирование, мне стало понятно, что я готов к любому морозу.
Вечером в гостиницу снова явился Бекчурин, сопровождаемый самым низкорослым татарином из всех, которых я видел, ростом не более пяти футов. Меня уведомили, что он происходил из благородной семьи и что отец его служил офицером в русской армии; однако семья обеднела, а Назар – таково было его имя – любил путешествия и приключения. Он изъявлял полную готовность отправиться куда угодно по любой надобности. Спиртного не брал в рот с рождения. По-русски говорил очень хорошо, а также владел киргизским. Бекчурин поручился за его порядочность, и, поскольку тот просил пятьдесят рублей авансом, дабы оставить своей жене, я согласился выдать требуемую сумму, хотя испытывал некоторые сомнения после всего, что произошло с предыдущим кандидатом, ссылавшимся на престарелую мать. Деньги были выплачены. Бекчурин обнял меня на прощание, а мой новый слуга пообещал явиться в гостиницу следующим утром, чтобы мы смогли наконец отправиться в путешествие.
Поднявшись с постели задолго до рассвета, я стал собираться и к приходу моего татарина упаковал почти все. Но тут наступил момент, напоминавший перетягивание каната, поскольку в моем распоряжении были сани, лошади, слуга и багаж; однако оставалось совершенно неясным, как разместить в повозке все мои вещи и найти после этого еще место для моих ног.
Назар несколько раз перекладывал баулы и свертки с места на место, но это не решало проблему. На помощь в конце концов явилась гениальная изобретательность метрдотеля, предложившего накрепко привязать ящики с продовольствием к наружным стенкам саней, после чего я смог нормально разместиться. Слуга мой, к счастью, был гномом, и личный его багаж этому статусу соответствовал. Угнездившись на седельных сумках и оружейном чехле, он обернулся, ожидая распоряжений.
– Пошел! – крикнул я.
И мы помчались галопом по центральной улице Оренбурга, провожаемые добрыми пожеланиями и прощальными криками постояльцев гостиницы.