Еще одна свежая могила крепостной России! Насиженное гнездо «московского» помещичьего духа, который обессмертил Грибоедов, само собою разоряется, и нынешние потомки прежних звезд крепостничества уже не поддерживают его. Да и нет резона, в виду вырождения прежнего «барина». «Дети», пожалуй, и смеются над московским «клобом» с его претензиями и нескрываемым, открытым крепостничеством. Одни из них разорились и пошли в отхожие промыслы, разнообразие которых заключает в себе все ступени карьер, начиная от карьеры блюстителя государственных интересов и кончая званием червонного валета, — другие, более дальновидные и искусные, соединили в себе теоретиков-крепостников с практиками-Разуваевами и понявши, таким образом, дух времени, обсуждают свои знаменитые контракты добровольного соглашения уже не в шумной беседе, после обеда в английском клубе, а в тиши своих кабинетов, при помощи услужливого адвоката и красиво переплетенных судебных уставов. Зачем им для этого клуб? В клубе, в этом самом клубе, быть может, еще найдутся те, стоящие одной ногой в могиле старики-помещики, которые, находя сообразным с достоинством дворянина держать гаремы крепостных девок и менять крепостных на собак, — сочтут «не дворянским делом» эти разуваевские приемы, эти легальные документы, напоминающие расписку, полученную шекспировским венецианским евреем. И, кто знает, презрительно-брезгливый взгляд этих «стариков», пожалуй, только смутит новейшего барина-кулака, этого джентльмена-дельца, изящного, выхоленного, не имеющего отталкивающего вида чумазого, неумытого, грязно одетого хищника-Разуваева, но в то же время умеющего не хуже последнего вести свою «линию» в в том же направлении.
У нас в последнее время литература с особенным тщанием и заботливостью занимается «кулаком», но по преимуществу кулаком, так-сказать черным, кулаком-мужиком, а не кулаком-барином. Правда, первый тип распространеннее, но и последний не лишен интереса, тем более, что он, хотя и менее распространён, но, по своему положению и связям, заслуживает не менее внимания…
Он, этот зачастую бывший «барин», а нынче землевладелец, земец, содержатель кабаков, учредитель «Товарищества Клепки», марка такая-то, агентства во всех городах, — самой лучшей клепки, которая изгонит все другие, так что «только из клепки марка такая-то (смотри подробности в объявлениях) со временем будут выделываться все бочки в Старом и Новом свете», — довольно характерен. Этот изящный, образованный скорпион, выделывающий клепку при помощи науки, представителям которой не даром платит большое жалованье, знающий, что за два с полтиной можно по телеграфу послать в газету опровержение, знающий, как составить докладную записку об отводе казенного леса под клепку, записку, которая бы заставила забиться сердце патриота, — умеющий политику замешать в распространение кабаков, орудовать юриспруденцией в совершенстве, ухаживать за «литературой» в образе её маститых корифеев, «проводить» что нибудь в Сельскохозяйственном Обществе или в «Обществе Содействия Промышленности и Торговли» и время от времени произносить подчас даже либеральные речи — этот кулак-барин как будто забыт нашей литературой, сосредоточившей исключительное внимание на пиявках деревни, непосредственно сосущих мужика…
Между тем, разные контракты, по временам появляющиеся в газетах, свидетельствуют, что не одни Разуваевы умеют делать дело «чисто» и по «совести»…
IX
В последние дни моего пребывания в Москве, первопрестольная была занята делом известного московского миллионера Солодовникова, состояние которого так велико, что от одного отрезания купонов его бумаг, по словам свидетеля на Суде, кассиры натирали себе мозоли. Об этом деле говорили везде, и многие держали пари за исход дела. О самом «герое» процесса рассказывали весьма характерные подробности. Впрочем, лучше того, что выяснилось на процессе, трудно было и рассказать, а потому я повторять рассказов не буду. Замечу только, что объяснение его поступка с женой и детьми не объяснили только скупостью. В Москве есть типы скупцов-миллионеров, но г. Солодовников к ним не подходит. А судя по рассказу, сообщенному корреспондентом «Голоса», среди московского купечества есть в этом роде замечательные экземпляры, не уступающие Плюшкину.