Поэзия как волшебство

Другая основная наша гласная есть О. О это горло. О это рот. О – звук восторга. Торжествующее пространство есть О: – Поле, Море, Простор. Почему говорим мы Оргия? Потому что в Оргии много воплей восторга. Но все огромное определяется через О, хотя бы и темное: – Стон, горе, гроб, похороны, сон, полночь. Большое как долы и горы, остров, озеро, облако. Долгое, как скорбная доля. Огромное как Солнце, как Море. Грозное, как осыпь, оползень, гром. Строгое, как угроза, как приговор, брошенный Роком. Вместе с грубым У порочит в слове Урод. Ловко и злобно куснет острым дротиком. Запоет, заноет как колокол. Вздохом шепнет как осока. Глубоким раскроется рвом. Воз за возом громоздким, точно слон за слоном, полным объемом сонно стонет обоз. В многоствольном хоре лесном многолиственном или в хвойном боре, вольно, как волны в своем переплеске, повторным намеком и ощупью бродит. Знойное лоно земное и холод морозных гор, водоворотное дно, омут и жернов упорный, огнь плоти и хоти. Зоркое око ворога волка – и око слепое бездомной полночи. Извои суровые воли. Высокий свод взнесенного собора. Бездонное О.

О отождествляется с горлом и ртом, опять же, и по форме, и по наличию звука о в самих этих словах. Слово «урод» – этимологически, лишенный рода, незаконнорожденный. Полногласное «ворог» должно имитировать вой волка.

У – музыка шумов и У – всклик ужаса. Звук грузный, как туча и гуд медных труб. Часто У – грубое, по веществу своему: Стук, бунт, тупо, круто, рупор. В глухом лесу плутает – Ау. Слух ловит уханье филина. Упругое У, многострунное. Гул на морском берегу. Угрюмая дума смутных медноокруглых лун. В текучем мире гласных, где нужна скрепа, У вдруг встает, как упор, как угол, упреждающий разлитие бури.

Многострунное – имеется в виду напряжение густой струи на голосовые связки, вызывающее обертоны при пении на у, как бы новые углы смысла. Угол – опять же, и визуальная форма у, и некоторая угловатость слов с у, в смысле неуклюжести.

Как противоположность грузному У, И – тонкая линия. Пронзительная вытянутая длинная былинка. Крик, свист, визг. Птица, чей всклик весной, после ливня, особливо слышен среди птичьих вскриков, зовется Иволга. И – звуковой лик изумления, испуга: Тигр, Кит.

Наивно искреннее: Ишь ты какой. Острое, быстрое: Иглы, чирк. Листья, вихримые ветром, иногда своим шелестом внушают имя дерева:

Липа, Ива. И – вилы, пронзающий винт. Когда быстро крутится вода, про эту взвихренную пучину говорят: Вир. Крик, Французское Cri, Испанское Grito, в самом слове кричит, беспокоит, томит, – как целые игрища воинств живут в выразительном сильном и слитном клике победительных полчищ: Латинское Vivat.

Вир – водоворот, а метонимически, любое глубокое место на реке или озере. Испанское grito часто означает боевой клич, что и позволяет присоединить латинское vivat как победный призыв.

Е – самая неверная трудно определимая гласная. Недаром мы различаем – Е, Ѣ, Э. Этого еще мало – у нас есть Е. Безумцы борются с Ѣ и Э. Но желание обеднить наш алфавит есть напрасное желание просыпать из полной пригоршни медлящие на ней, золотые блестки песчинок. Тщетно. Песчинки пристают. Скажите – Мелкий, скажите – Лес. Вы увидите тотчас, что первое слово вы произносите быстро, второе медленно. Е и Ѣ вполне уместны как обозначение легкого и увесистого, краткого и долгого.

Тройная, четверная эта буква есть какая-то недоуменная, прерывистая, полная плеска и переплеска, звуковая весть. То это – светлое благовестие, как в веющих словах Вешняя верба, то задержанное зловестие, как в словах Серый, Мера, Тень, то это отзвук пения в вогнутости свода, как в слове Эхо. И если Е есть смягченное О, в половину перегнувшееся, то каким же странным ежиком, быстрым ершиком, вдруг мелькнет, в четвертую долю существующее, смягченное Е, которое есть Е.

Историческое звучание ѣ как ie долго поддерживалось грамматической традицией, например в транскрипции Wien как Вѣна (польское Wiedeń из Vindobona) или транскрипции В. К. Тредьяковским pièce как пѣса, а не позднейшее пьеса.