Я, Ю, Е, И суть заостренные, истонченные А, У, О, Ы. Я – явное, ясное, яркое. Я это Ярь. Ю – вьющееся как плющ и льющееся в струю. Е – таящий легкий мед, цветик – лен. И – извив рытвины Ы, рытвины непроходимой, ибо и выговорить Ы невозможно, без твердой помощи согласного звука. Смягченные звуковести Я, Ю, Е, И всегда имеют лик извившегося змия, или изломной линии струи, или яркой ящерки, или это ребенок, котенок, соколенок, или это юркая рыбка вьюн.
Изломы, как и переплески, Бальмонт всегда приписывал ручью, начиная с его манифеста «Я изысканность русской медлительной речи…» (сб. «Будем как солнце», 1903). И.Ф. Анненский понимал «внезапный излом» как метафору молнии, но здесь видно, что излом – это косая линия струй, как косая планка в я или и, аналог светового луча в мире воды. Этот излом сближает поток воды с законами оптики, что потом откликается в «яркой ящерке», юркой как скатывающася вода.
Как в мире живых существ, населяющих Землю, есть не только существа женские и мужские, но и неуловимо двойственные существа андрогинные, переменчиво в себе качающие оба начала, так и между гласными и согласными зыбится несколько неуловимых звуков, которые в сущности не суть ни гласные, ни согласные, но взяли свою чару и из согласных и из гласных. Самое причудливое звуковое существо есть звук В. В Русском языке, также как в Английском, В легко переходит в мягкое У. В наречиях Мексиканских В перемешивается с легким Г. И вот два такие разные звука, как В и Г, недаром стоят в нашей азбуке рядом, и не случайно мы говорим Голос, а Латинянин скажет Vox. Голос Ветра слышен здесь.
Этимологически «голос» родствен звукоподражаниями вроде «бла-бла», а vox – вещанию и вещи, а также, возможно, лицу как рту (греч. «опс», лат. os). То есть голосом может обладать все, что издает невнятный шум, а vox – только говорящее членораздельно.
Лепет волны слышен в Л, что-то влажное, влюбленное, – Лютик, Лиана, Лилея. Переливное слово Люблю. Отделившийся от волны волос своевольный локон. Благовольный лик в лучах лампады. Светлоглазая льнущая ласка, взгляд просветленный, шелест листьев, наклоненье над люлькой.
Любование локоном, то «дерзким», то «послушным» – важный мотив поэзии Фета. Возможно здесь и влияние «Lunaria» Волошина (1913), со сквозным созвучием луна-лучи-лик, обращения к луне «Яви свой лик на мертвенном агате». Светлоглазая льнущая ласка, возможно, переложение образов из «К мистралю», суровому холодному ветру, Ницше, завершающему «Веселую науку».
Heil! da kamst du schon gleich hellenDiamantnen StromesschnellenSieghaft von den Bergen her.Здравствуй! Ты приходишь сюда светлыйАлмазным скоростным потокомПобедно с гор.Темный ветер у Ницше оказался светлым, а скоростной поток всех объемлет.
Прослушайте внимательно, как говорит с нами Влага.
С лодки скользнуло весло.Ласково млеет прохлада.«Милый! Мой милый!»Светло, сладко от белого взгляда.Лебедь уплыл в полумглу,Вдаль, под Луною белея.Ластятся волны к веслу,Ластится к влаге лилея.Слухом невольно ловлюЛепет зеркального лона.«Милый! Мой милый! Люблю!» —Полночь глядит с небосклона.Стихотворение «Влага» из сб. «Будем как солнце» (1903)