Поэзия Латинской Америки

Гитара,
ты всем надоела,
твои струны оборванные, словно космы, висят.
Ты похожа на женщину, непричесанную растрепу,
которой нет дела до того, что о ней говорят.

Нудишь старую песню, тянешь все ту же унылую ноту,

твое заунывное тренканье
в горле стоит колом.
Ты похожа на первую красотку селенья,
которой все мужчины твердят об одном.

Ты раскинула руки, лениво потягиваешься

в однозвучной ритмичной тоске,
ты молчишь, и рот твой щербатый растягивается в зевке.

Гитара,

у тебя нет возлюбленного;
кто тебе говорит о любви, —
без любви и при всех обладает тобой,
благодарные слушатели глазеют и хлопают
в этот час надругательства над твоей чистотой.

Гитара, у тебя нет возлюбленного,

с настоящим мужчиной
много лет не была ты один на один.

Нос не вешай, гитара,

он придет, ты останешься с ним с глазу на глаз,
и, мужскую ласку изведав,
ты родишь счастливую песню,
молодую, звенящую над землей!

Милонга для всех Перевод М. Самаева

Чтобы пропеть эту песню,
я в руки беру гитару;
нет лент у нее на грифе,
и нет у нее футляра;
это не бог весть какая —
это простая гитара.

Пусть и креол и гринго

сядут со мною рядом —
ни одного не обижу
я ни намеком, ни взглядом;
я их ценю обоих
и одинаково рад им.

Я не нуждаюсь в лентах —

голос бы не фальшивил;
только б на дереве полом
струны под пальцами жили;
если поет гитара,
ленты на ней — как чужие.

Пою потому, что должен,

хотя б я и был не замечен
и за столом обойден
или хулою встречен,
хотя б полопались струны
или погасли все свечи.

Всем интересно будет

то, что сказать мне нужно:
всем — и креолам и гринго,
хватит земли, нам суженой,
и мы внутри одинаковы,
разные лишь наружно.

Что ж до различий этих —

так я, друзья, отвечу:
солнце и воздух Америки
сблизят обличья и речи;
ну, а душа… нет ни белой,
ни черной — есть человечья.

Нашей земли уроженец

и пришлый из-за границы,
тот, кто родил креолов
здесь и успел прижиться, —
оба земли этой дети,
словно маис и пшеница.

Здешний закон — для всех он:

закон не глядит на цвет;
каждому право работать,
каждому пища и свет —
ведь между мозолями бедных,
ей-богу, различий нет.

Я гаучо и рад бываю

любому, кто любит труд, —
издалека ль он пришелец
или родился тут;
все, чьи руки в мозолях,
в мой дом, как друзья, войдут.

Но, земляки, учтите

и уж не обессудьте:
здесь мы людей сверяем
по совести и по сути;
пусть вы с пустым карманом —
полны достоинства будьте.

Как бы то ни было — всех вас

за земляков признаю:
и здешних и пришлых — сумевших
найти здесь отчизну свою;
об этом пою как гаучо
и как человек пою.

СЕРАФИН ХОСЕ ГАРСИА [261]

Романс о невеселом пахаре Перевод Г. Шмакова