Поэзия Латинской Америки

Крестьянская лампадка мигает и коптит
в гостеприимной кухне. Поленья задымились,
и запах пищи с духом горящих дров смесились,
в крестьянине рождая здоровый аппетит.

Погонщик понукает волов, арба скрипит.

Вот он бросает упряжь, согнать дремоту силясь.
Сидит за пряжей Тетис, корову доит Филис
и молоком молитвы всевышнего поит.

Стада из стойл выходят, медлительно, в молчанье,

мрача долину словно монашье одеянье.
Бриз растворился в листьях, будя их и бодря.

И, как пастушка после бессонного томленья —

глаза печально томны за поволокой лени, —
глядит на звезды в небе светлеющем заря.

Светотень

Бубенчика с заката донесся звонкий зов.
Погонщик понукает волов хриплоголосо,
и крик его дробится о скалы и утесы,
плещась, подобно стайке нанизанных платков.

Дымок над кровлей тает, и воздух стал лилов.

Вот тельная корова бредет тропой с откоса.
Фигуры лесорубов размыл туман белесый —
лишь вдруг топор заблещет, затишье расколов.

Покрыта полосами палитры огнецветной

трава вблизи погоста. Покой ветхозаветный,
в котором испаренья хлевов растворены,

свинарников, овчарен, земли. И голубь сизый

порой возникнет, словно воспоминанье из-за
потрескавшейся полуразрушенной стены.

Ночь

Ночь на горе покоит печальный кроткий взгляд —
то взгляд над спящим чадом недремлющей косули.
Являя дар Сивиллы, поля во тьме уснули
и то, что внушено им, бессвязно говорят.

Как белые виденья, три тополя стоят,

расчеркивая небо. Запел — уж не в бреду ли? —
петух. Лучи ночного светила затянули
предметы в серебристый чарующий наряд.

На озере уснувшем не видно ни морщины.

Оно — как чистый разум горы. Пастух Альбино
добыть луны кусочек пытается, блажной;

увы, в ковше ладоней одна вода пустая.

Бриз колыбельной песней плывет над садом, тая,
и бесов отгоняет псов монастырских вой.

Флейта

В ознобе роща — ватой на ней туман повис.
Чиста горы вершина — как мысль идеалиста.
И, резкими скачками, как будто норовистый
скакун, с веселым ржаньем, поток стремится вниз.

Тростник открыл у ветра призвание флейтиста.

Внезапно зимней дымки покровы сорвались,
и — солнце смотрит из-за раздвинутых кулис
и в утре растворилось сиянье аметиста.

В лучистых нитях капли скользят между листов.

В них вся игра алмазов и всхлипы бубенцов.
Упильо бросил стадо и, возле речки сидя,

поверил душу флейте, не зная — каково

следить за ним украдкой, внимать игре его
за тополем застывшей и млеющей Филиде.

ДЕЛЬМИРА АГУСТИНИ [259] Перевод И. Чежеговой

Невыразимое