Я размышлял в Сигнахи, на горе,над этим миром, склонным к переменам.Движенье неба от зари к зареказалось мне поспешным и мгновенным.Еще восхода жив и свеж ожог,и новый день лишь обретает имя,уже закатом завершен прыжок,влекущий землю из огня в полымя.Еще начало! — прочности дневнойне научились заново колени.Уже конец! — сомкнулось надо мнойночное благо слабости и лени.Давно ли спал младенец-виноградв тени моей ладони утомленной?А вот теперь я пью вино и рад,что был так добр к той малости зеленой.Так наблюдал я бег всего, что есть,то ликовал, то очень огорчался,как будто, пребывая там и здесь,раскачивал качели и качался!
Летит с небес плетеная корзина.Ах, как нетрезвость осени красива!Задор любви сквозит в ее чертах.В честь истины, которую мы ждали,доверимся младенчеству маджари [67]!А ну-ка чашу! Чашу и черпак.Опустимся пред квеври на колени,затем поднимем брови в изумленье:что за вино послал нам нынче Бог!Пылают наши щёки нетерпеньем,и, если щёки не утешить пеньем,что делать нам с пыланьем наших щёк?Лоза хмельная ластится к ограде.Не будем горевать о винограде —душа вина бессмертна и чиста.Пусть виночерпий, как и подобает,услады виноградарям добавит —им подобает усладить уста.
1961
«Когда расцеловал я влагу…»
Когда расцеловал я влагудвух глаз твоих и совершенствоих нежной мрачности постиг,сказал я: я имел отвагужить на земле и знать блаженствоя жил, я знал, и Бог простит.Сегодня я заметил странность,увы, заметил я, что моретвой образ знает и творит:в нём бодрствует твоя усталость,и губы узнают в нём горетех слёз твоих, о, слёз твоих.