Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

Я повторю: «Бежит, грохочет Терек».
Кровопролитья древнего тщета
И ныне осеняет этот берег:
Вот след клинка, вот ржавчина щита.

Покуда люди в жизнь и смерть играли,

Соблазном — жить — их Терек одарял.
Здесь нет Орбелиани [69] и Ярали [70],Но, как и встарь, сквозит меж скал Дарьял.

Пленяет зренье глубина Дарьяла,

Познать ее не все обречены,
Лишь доблестное сердце выбирало
Красу и сумрак этой глубины.

— Эгей! — я крикнул. Эхо не померкло

До этих пор. И если в мире есть
Для гостя и хозяина проверка, —
Мой гость, проверим наши души здесь.

Да, здесь, где не забыт и не затерян

След путника, который, в час беды,
В Россию шел, превозмогая Терек,
Помедлил и испил его воды.

Плач саламури [71]

 еле слышен в гулеРеки священной. Мой черёд настал
Испить воды, и быть «тергдалеули» [72],
И распахнуть пред гостем тайну скал.

Здесь только над вершиной перевала

Летят орлы на самый синий свет.
Здесь золотых орлов как не бывало.
Здесь демона и не было и нет.

Войди сюда не гостем — побратимом!

Водой свободной награди уста!
Но ты и сам прыжком необратимым,
Уже взошел на крутизну моста.

В минуту этой радости высокой

Осанка гор сурова и важна,
И где-то, на вершине одинокой,
Всё бодрствует живая тень Важа.

1966

«Быть может, всё это и впрямь сновиденье…»

Сны о Грузии — вот радость!

И под утро так чиста

виноградовая сладость,

осенившая уста.

Белла Ахмадулина

Быть может, всё это и впрямь сновиденье,
А вовсе не утро? Вовсе не Белла?
Вот занавес дрогнул в тревожном смятенье,
Вот дверь приоткрылась неслышно, несмело.

Я вглядывался в молодую улыбку,

Предвосхищенную шелестом платья,
Завороженную предутренней зыбью,
Преображенную хмелем заката.

Я сразу заметил, как звонок тот голос,

Сопровождаемый вздохами свиты.
Я поклонился виденью — войдите! —
Оно же на сон и на явь раскололось.

Старейшине бражников и стихотворцев,

Мне по душе и застолье и бденье,
Но если строка не запенится солнцем,
Я к черту пошлю и слух свой и зренье.

Но вы поглядите — замолкла и Белла,

И птицей-певуньей выгнула шею.
О, нет, не слова ей нужны, а напевы —
Душу свою нам излить, хорошея.

О утро! Ты все предвосхитило мудро:

Мгновенье прекрасно, — значит, извечно!
По капельке блеск его и свеченье
Красуются на бокалах и люстрах.

И разве мы глухи и слепы? И разве

Ласка и нежность ее не об этом?
И что же есть сон, как не память тех празднеств
Выстраданных и воспетых поэтом?

И сон этот в руку… Явилась — исчезла.

Нам ли судить и судачить — мы квиты.
Пришла, приземлилась и снова к небесной
Стезе воспарила. Все с тою же свитой.

«С гор и холмов, ни в чем не виноватых…»