Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

Вот виноградник, но я виноградного сока
не собиратель, а созерцатель. Смешно
сердцу от боли: зачем одинокому столько
лоз виноградных, в которых погибнет вино?
   Я одинок. Претерпел я и муку, и скуку
   жить, когда солнце уходит за мыс, вон — за тот,
   О, мой Нодар, если встретишь Джансуга — Джансугу
   всё же скажи: пусть придет, когда солнце зайдет.
   Вот что я вспомнил, Нодар, этим утром, Я вспомнил
   птиц твоих бедных. Да, птиц твоих бедных беру.
   Миг воспаренья и время уныния — сон лишь,
   вместе придите, ведь я — не смогу, не приду.
   Что же мне делать? Мне нечего делать. Всех истин
   скорбь я узнал: эта скорбь велика.
   Не говорите другим: поздравительных писем
   больше не пишет, уже не напишет рука.
   По-колдовство! Волшебство! Мой несбывшийся, робкий
   почерк — не к чайкам ли, чтобы лететь и дрожать
   белою почтою над равнодушной Европой,
   писем столь белых не станут же дома держать.
   В море и в сердце такого объема и роста
   длится минута, что ей миновать я не дам.
    С-с-с — это море и удочка, просьба и проза,
    что мне другие! А ты — разгадаешь, Нодар.
    Что с этим небом, чей пламень склоняется к мысу,
    но не склонился? Не вечен ли этот закат?
    Я без тебя и последнего мрака не мыслю.
    В сумерках этих войди, напевая, в мой сад.
    Есть благодать: уберечь поднебесные гроздья.
    Я бы содеял вино, если б знал для кого,
    Будь здесь хозяин — прошу драгоценного гостя.
    То и другое сложу, это строки Карло.
    Нам лишь сентябрь подыграет. Беспечно, бесслезно
    свидимся, друг, и Джансуга с собой позови.
    Щуришься ты как от солнца, иль щурится солнце
    Так вот, как ты.
                               В крайний миг бытия и любви.

ЖИЗНЬ ЛОЗЫ

Новелла в четырех действиях

I