Вознесен над Евфратом и Тигром,сверху вниз я смотрел на века,обведенные смутным пунктиром,цвета глины и цвета песка.И клонилась, клонилась средь ночик Междуречью[84] моя голова.Я без страха глядел в его очи,словно в очи заснувшего льва.Там, вверху, я оплакал утратутех времен, что теперь далеки,когда белая темень Урарту[85]вдруг мои осенила зрачки.И когда в повороте капризномпромелькнул, словно тень меж ресниц,дорогой и таинственный призракшумерийских и хеттских границ [86].Приласкать мои руки хотели, —но лишь воздух остался в руках, —голубей, обитавших в Халдее [87],в разоренных ее облаках.Что-то было тревожное в этомвихревом и высоком дыму,белым цветом и розовым цветомвосходившем к лицу моему.О, куда бы себя ни умчала,свой исток да припомнит река!Кровь моя обрела здесь началои меня дожидалась века.В скольких женщинах, скольких мужчинахбилась пульсов моих частота.Так вино дозревает в кувшинахи потом услаждает уста.И пока тяжелы мои корнипосреди занесенных полей,я — всего лишь подобие кронынад могилою этих корней.
Я, как к женщинам, шел к городам.Города, был обласкан я вами.Но когда я любил Амстердам,в Амстердаме я плакал о Хвамли.Скромным жестом богини ко мнепротянула ты руки, Эллада [89].Я в садах твоих спал, и во сневидел Хвамли я в день снегопада.О Эмпайр [90], по воле твоейя парил высоко над Гудзоном [91].Сумма всех площадей и полейпредставлялась мне малым газоном.Но твердил я: — О Хвамли, лишь ты,лишь снегов твоих вечный порядок,древний воздух твоей высотытак тяжел моим лёгким и сладок.Гент[92], ответь мне, Родос [93], подтверди —вас ли я не любил? И не к вам лия спешил, чтоб у вас на грудиопечаленно вспомнить о Хвамли?Благодарствуй, земля! Женских глазнад тобой так огромно свеченье.Но лишь раз я любил. И лишь развсё на свете имело значенье.Воплотивший единственность ту,Хвамли, выйди ко мне из тумана,и вольюсь я в твою высоту —обреченный, как сын Амирана.