Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Увы, на этой лужайке, где согнут страстью я,
Какую еще отраду сорву с ветвей бытия!

У пальмы нет больше тени, ее опали плоды,

Плоды и листья той пальмы сломила буря беды.

Кривой небосвод, вращаясь, спешит мне выдолбить гроб

И мне камфару пророчит снегами тронутый лоб.

Мой мускус в белом мешочке рождался, хоть черен он.

Теперь же мускусом черным — мешочек белый рожден.

Две нити чистых жемчужин таил мой рот молодой,

Но небо, нити порвавши, рассыпало жемчуг мой.

Мои жемчуга, как звезды, рассыпались из ларца,

Когда восток заалевший сверкнул мне звездой конца.

Мой день окончен. Прощаюсь с развалиной этой я,

Лечу, как сова, в жилые пространства небытия.

Мой стан согнулся — и клонит к земле вершину мою, —

Затем что, тяжек плодами, в саду смиренья стою.

Я надвое перегнулся, чтобы не обагрить одежд, —

Затем что сердце кроваво и кровь упадает с вежд.

На лоб седые сугробы ложатся все тяжелей:

Страшусь, не рухнула б кровля непрочной жизни моей.

С горы, окованной снегом, вода свергается в дол, —

Вот так и я, омраченный, слезами весь изошел.

Истаял весь я. На землю, как тень, я упасть готов —

И я, упав, не оставлю, как тень, на земле следов.

Никто меня и не помнит, — затем что нет больше сил

Добраться до сердца милых и тех, кто меня любил.

Мой стан изогнулся луком, как будто сердцу грозит

Стрела последнего часа — и я укрылся за щит.

Увы! К зениту блаженства меня напрасно б влекло,

Коль в низшей точке надира^{178} сломилось мое крыло!

В саду вселенной нагими мои деревья стоят:

Плоды надежд с них сорвали каменья, буря и град.

Растенье, плод свой осыпав, челом вздымается ввысь,

Но пальма моя согнулась, когда плоды сорвались.

Моя голова мгновенно, втянувшись, скрылась меж плеч —

Затем что страшен ей смерти мгновенно сверкнувший меч.

Глаза мои ослабели. Страшусь друзей помянуть:

Лицо умыл я слезами, сбираясь в последний путь.

Страдаю в убежище скорби — затем что нет больше сил

Ступить на порог высокий дворца, где я прежде жил.

Моя последняя буква в последнем слове моем…

…………………………………………………..

Давно уж белое с черным сливает усталый взгляд —

Пусть даже солнце с луною перед ним, как свечи, горят.

Жизнь прожил — что ж совершил я? Одни грехи за спиной.

Затем-то я и согнулся, страшась расплаты людской.

Коль сердце мое в тревоге, коль дрожь в руках у меня, —

На пире веселом века как выпью чашу огня?

Смерть гостьей в дом мой явилась. Как гостью привечу я,

Коль слаще всех угощений ей жалкая жизнь моя?

Благая трапеза жизни для неба души горька:

Ведь ядом тронута сладость шербета и молока.

Жизнь вышла со мной проститься — на росстань этого дня.

Мой стан согнулся, в объятьях она сжимает меня.

Так весь я немощи полон, что трудно страх побороть:

Вот-вот рассыплется прахом моя отжившая плоть.

В пути своем спотыкаюсь, как перст ведущего счет.

Ты дивом считай, что помню, какой проживаю год.

Что воздух мне цветниковый! Что реки с чистой водой!

Исы^{179} я не жду дыханья и Хызра^{180} влаги живой.

Как туча, слезы точу я из глаз печали моей:

От них, как молния, скрылось виденье минувших дней.

Богатство юности щедрой я выронил на пути:

Теперь, сгибаясь напрасно, я силюсь его найти.

Подобна жизнь моя тени, и ей потребна стена,

Чтоб вновь, опору обретши, из праха встала она.

Взманив меня, как ребенка, на цвет, и запах, и звук, —

Душой лукавило небо, чтоб вырвать юность из рук.

Из царства радости светлой звучит к веселью призыв —

Меня ж усыпила седость, мне уши ватой забив.

Плетясь за хлебом насущным, таких я полон скорбей,

Что мудрый скажет, увидев: несет зерно муравей.

Чтоб жизнь мою обесценить, ударом камня невзгод

Разбил меня беспощадно чеканщик злой — небосвод.

Мои достоинства скрылись от глаз придирчиво злых:

Теперь любые пороки — святей достоинств моих.

Высоким светом познанья мечты мои зажжены —

Затем и стан мой согнулся, как дымный круг у луны.

В узлах и петлях без счета запуталась жизнь моя,

И что распутать сумею, доселе не знаю я.

Чтоб сгинул ствол моей пальмы, что ветвь над веком простер.

Согнувшись, небо вонзает мне в ногу острый топор.

И образа я не знаю, и я содержимым пуст,

Ушли они без возврата из сердца, очей и уст.

Столь грешен я, что страдальцам, кипящим в грешном аду,

Грехами буду я страшен, когда в то пламя сойду.

В саду мятежного духа стою согбенным ростком:

Я прежде высушен веком — в аду я вспыхну потом.

Одно лишь слово ошибки — вот все, что вещей рукой

Судьба вписала заране в житейский перечень мой.

Пускай слезой покаянья то слово сотру навек —

Что нужды! Может ли спорить с судьбой своей человек?

В бесплодной тяжбе с судьбою — судьба всесильна, а я

Всего ничтожней, что в силах душа измыслить моя.

И если выбросит искру костер страдальческий мой —

Вскипят моря небосвода от жара искры одной!