Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

В руки дали топор тупой
И погнали глухой тропой.
Я тогда себе прошептал:
«Приготовься, твой час настал.
Получай в затылок свинец,
Обретай покой, наконец.
До могилы ведет тропа…»
Но — другою была судьба.

Огляделся — народ вокруг,

Сотни крепких надежных рук,
Все — на каторге, все — друзья,
Обездоленные, как и я.
Вон казах, татарин, узбек,
Вон киргиз и русский, гляди! —
Всех загнали в кромешный снег,
И у всех страданье в груди.

Я на родине правду пел,

Отхлестать кабанов успел,
Но манапы сказали: ложь!
Оплевали песню мою,
Оковали песню мою,
Где управу на них найдешь?

Бесконечен каторги срок,

И рассудок мой изнемог.
Пыль покрыла мое лицо,
Пыль изгнания, пыль дорог.
Далеко дорогой аил.
Дома жаворонком я был.
Мой народ, ты помнишь меня
Или, может, уже забыл?

Слыл на родине соловьем,

Разливал я песни рекой,
А теперь — погребен живьем —
Пни корчую в тайге глухой.
Провожу в молчании дни,
Провожу в страдании дни.
Мой народ, вспоминай меня,
Провожу в изгнании дни.
Ворочусь ли живым домой?
О, как бдителен тут конвой!
Я обдумываю побег,
Но в упор глядит часовой.
Вековые ели рублю,
Еле-еле я их валю,
Обессилел уже вконец,
И в руках и в ногах — свинец.

Сколько сил осталось в груди?

Сколько лет я в этом лесу?
Сколько мук еще впереди?
Сколько горя перенесу?
Тяжкий труд меня истощил,
Доконала меня ходьба…
Возвращусь ли когда в аил?
Что еще скрывает судьба?…

Но в унынье дальних дорог

Песни гор я в душе сберег…
И надумал сладить комуз[353] —
Без комуза я жить не мог.
Пусть крута и лиха стезя —
Без комуза певцу нельзя,
Топором его мастерил,
Помогали мои друзья.
Раздобыли струны они,
Три струны певцу принесли,
И теперь коротаю дни
С горной песней, от гор вдали.
Из доски смастерил комуз,
Вырезал его по ночам…
Конвоиры глядят, боюсь,
Не понять меня палачам.
Как смогу я им объяснить,
Что не петь нельзя соловью?
Истончается жизни пить,
Если долго я не пою.
Мой комуз топором долблен,
Не комуз — сырая доска.
Но играю, в песню влюблен,
И бежит от меня тоска!
Мой комуз усталых бодрит,
Он надежду сердцам дарит.
Мой язык понятен не всем,
Но комуз — с любым говорит!
Сколько разных тут языков!
Всех пешком пригнали в тайгу,
Все влачат железо оков,
Не могу смотреть, не могу!..
Развлекаю друзей игрой,
Незаметно приходит ночь.

Конвоиры и те, порой,

Мой комуз послушать не прочь.
Но теперь я о том пою,
Что постиг в холодном краю.
О мученьях простых людей
Подобает петь соловью.
Путь изгнанников крут и слеп,
Он бесправен, жесток, нелеп.
Умираем с голоду мы,
Так уж скуден каторжный хлеб!
В снег лицом повалился друг,
Доконал непосильный труд.
Это горе поймет лишь тот,
Кто закапывал мерзлый труп.
Я от смерти на волоске,
Истомился в снежной тоске,
Истощился и — сам не свой —
Все мечтаю я о куске…

В муках каторги стынет кровь.

Молодые ушли года.
Неужели родимый кров
Не увижу я никогда?
Но играет верный комуз,
Отлегает от сердца груз,
Улыбаются мне друзья —
По душе им песня моя.

А начальнику донесли,

Что над снегом песня парит,
Что с людьми из любой земли
Мой комуз легко говорит…
И начальник средь бела дня,
Чертыхаясь и всех кляня, —
Размозжил о камни комуз,
В одиночку бросил меня.
Только песню не растоптал,
Песня вьется врагам в укор.

В муках каторги старым стал

Соловей поднебесных гор.