Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

В прозе И. А. Бунина нередко встречаются персонажи, названные одними и теми же именами: так, Натали из одноименного рассказа («Темные аллеи», 1941), выйдя замуж, получает литературное имя своего мужа Алексея Мещерского и становится однофамилицей одной из самых символичных бунинских героинь – Оли Мещерской («Легкое дыхание», 1916): оба образа заключают в себе тему трагической, неисполнившейся судьбы, ранней смерти. Герой рассказа «Снежный бык», помещик Хрущев, носит ту же фамилию, что и владельцы Суходола («Суходол»), оба текста относятся к 1911 г., но Хрущева из «Снежного быка» трудно точно соотнести с кем-то конкретным из суходольцев, зато и «Суходол», и «Снежный бык» прочитываются в автобиографическом ключе с акцентами семейной хроники – в одном случае, и с чертами зарисовки усадебной жизни – в другом. Фамилия «Ганский» принадлежит одновременно художнику Ганскому из «Гали Ганской» («Темные аллеи», 1940) и музыканту Ганскому, в обществе которого проводит время Алексей Арсеньев в «Жизни Арсеньева», а поскольку Алексей Арсеньев – alter ego автора (пусть с оговорками, но все же), то и рассказчик из «Гали Ганской» по инерции начинает соотноситься с Буниным, тем более, что всех троих: автора, Арсеньева, рассказчика из «Гали Ганской» – роднит тема эмиграции. Или еще пример: помещик Писарев, соседствующий с Хвощинским в «Грамматике любви», живет совсем недалеко от Батурина и состоит в близком родстве с Арсеньевыми («Жизнь Арсеньева»). Иногда кажется, что все персонажи, а заодно и автор, собраны в одном, довольно тесном пространстве.

В данном случае нас будут интересовать три, написанных в разное время рассказа – «Грамматика любви» (1915), «Зимний сон» (1918), «В некотором царстве» (1923), объединенные героем по фамилии «Ивлев», о котором Бунин писал, комментируя первый из «ивлевских» текстов:

Мой племянник Коля Пушешников, большой любитель книг, редких особенно, приятель многих московских букинистов, добыл где-то и подарил мне маленькую старинную книжечку под заглавием «Грамматика любви». Прочитав ее, я вспомнил что-то смутное, что слышал еще в ранней юности от моего отца о каком-то бедном помещике из числа наших соседей, помешавшемся на любви к одной из своих крепостных, и вскоре выдумал и написал рассказ с заглавием этой книжечки (от лица какого-то Ивлева, фамилию которого я произвел от начальных букв своего имени и моей обычной подписи) (9; 369)[134].

«Возвращающийся» персонаж подталкивает к размышлениям о бунинской вариативности, которая во многом определяет лирическую природу повествования и лицо рассказчика, выступающего в роли автоперсонажа. Нам бы хотелось, подробно проанализировав три текста, поразмышлять о том, кто такой Ивлев и почему он не уходит из бунинского творчества на протяжении восьми лет, в то время как с 1915 г. по 1923 г. заметно меняется не только поэтика, но резко переламывается судьба писателя.

Темпоральная пластика «Грамматики любви»

Первый из «ивлевских» текстов появляется в 1915 г., это «Грамматика любви»: «некто Ивлев» выступает в рассказе в качестве наблюдателя, почти не связанного с главными героями. В повествовательном фокусе – необыкновенная любовь помещика Хвощинского к горничной Лушке:

…он (Хвощинский. – Е. К.) когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта любовь, эта Лушка, потом неожиданная смерть ее, – и все пошло прахом, он затворился в доме и больше 20 лет просидел на ее кровати» (4; 300).

Основных действующих лиц, Лушку и Хвощинского, читатель увидеть не может: они уже умерли, но история их любви должна быть изложена наперекор времени, вернуться из прошлого в настоящее[135]. Любовь тех, кого уже нет на свете; любовь, которая могла бы быть, но не случилась; любовь, которая случилась, но неожиданно оборвалась, – подобные сюжеты, как известно, всегда владели вниманием Бунина. Ивлева здесь можно сравнить с оптическим прибором, позволяющим разглядеть ушедших из земного бытия Лушку и Хвощинского.

В первой фразе «Грамматики любви» мы застаем Ивлева на дороге. Неизвестно откуда взявшийся герой едет неизвестно куда и неизвестно зачем[136], фамилию героя предваряет неопределенное местоимение: