1Я охотничий сын, и когда подошло мое время,я влюбился в Хану, взбалмошную девчонку,дочь торговца печального, вдовца-еврея,содержавшего возле кладбища трактир и лавчонку.Как ракета над лесом, надо мной она заблистала,и стал я ходить, как слепой, разводя руками.И любовь моя стала как мир, и поэтому сталамаяком и спасенными им моряками.От нее глаза мои загораются блеском,в ней и море колышется, и рыбы, и сети,от нее водопады свергаются с гулом и плескоми стрекочут кузнечики, словно птицы и дети.О, чего только я не видел этой весною,с этим Чоро кривым и с компанией набожной этой!Все, что пито было не мною и разбито не мною,я сполна оплатил, как положено, звонкой монетой.Но сейчас я люблю, и люблю это небо, и этой руки движенье,которая вдруг воскрешает и выводит на сценувсех погибших и потерпевших в море крушенье,и ломает решетки, чтобы лбом я – о стенуи о небо, до которого некогда пальцемдоставал, и до солнца – когда это солнце, и кости,и могильщика даже я сделал у нас постояльцеми в корчму пригласил их, на добрую чарочку в гости2Когда над весами я увидел ее груди тугие,между мылом и апельсинами разглядел подробно,я понял, что она прекраснее, чем все другие,и вся она, как ее губы, и вся съедобна.О зрачок ее – зернышко перца в полдневном зное,притягивающий, лаская и не отпуская!Кто бы смог не влюбиться в изобилье это лесное,в эти ноздри и в грудь, что как буря морская!Ты не знаешь зубов ее, что, как снег, поскрипывают, играя эту гармонику с блестящими пуговками – сиянье ее золотое! -Этот колодец, наполненный радостью до самого края,это животное, здоровое и молодое.Когда к губам моим прижимает она свои губы,я плыву по ветру, побросав паруса и тросы,-потому что ее объятья просты и грубы,как еда дикаря, как еда, что едят матросы.Ты не знаешь взгляда ее, темноватого от угля и дымной печи,и ресниц ее – занавеску, что так нехотя поднималась,и зубы ее, процеживающие неторопливые речи,и язычок этот острый, хотя и распущенный малость.