Поэзия социалистических стран Европы

Там, где Данцигерштрассе начало берет,
Где стоит на углу ресторан,
Густав Мите с женой и ребенком бредет
И тележку со скарбом толкает вперед,
А дождь заливает разбитый комод
И дырявый, облезлый диван.

И когда ребенок до нитки промок,

Густав Мите вдруг заорал:
«Живодеры! Вы гоните нас за порог!
Вы рабочих согнули в бараний рог!
Вам бы только урвать пожирней кусок,
Благодетели, черт бы вас драл!..»

А прохожие оставались стоять

И глядели несчастью в глаза.
Сперва было трое, потом стало пять,
Десять, двадцать — уже их нельзя сосчитать,
Сотни здесь собрались — и толпу не сдержать,
И в толпе назревала гроза.

Густав поднял ребенка… Но в этот миг

За углом залаял сигнал:
Из участка полицию вызвал шпик,
К тротуару, урча, подкатил грузовик,
Господин офицер прохрипел: «Что за крик?!
Кто посмел учинить скандал?»

Он спрыгнул на землю. А кругом,

Как на кладбище, мертвая тишь.
Дюжий шуцман диван отшвырнул пинком
И ударил Густава кулаком:
«Ты, я вижу, с полицией не знаком!..»
Но тут заплакал малыш.

Это был щемящий, отчаянный плач,

И недетской звучал он тоской.
Густав сына обнял, шепнул: «Не плачь!»
Офицер стоял, надутый, как мяч.
Но толпа закричала: «Подлец! Палач!
Полицейских долой! До-лой!»

Гнев народный, казалось, рвался на простор,

Лавы пламенней, шире реки.
И, мела белее, стоял майор.
«Прочь с дороги! Я буду стрелять в упор!»
Но не смолк голосов возмущенный хор,
И сжимала толпа кулаки.

Густав Мите шагнул из рядов вперед,

Но грянул тут выстрел вдруг.
Густав Мите упал. И отхлынул народ.
И толпа бежит. И сирена ревет.
И дубинками шуцманы машут. И вот
Пусто-пусто стало вокруг…

Там, на Данцигерштрассе, лежит у столба

Человек. Он навеки умолк.
Вытирает женщина кровь с его лба.
Мокрый ветер ревет и гудит, как труба.
Плачет мальчик… А впрочем, они — голытьба.
Ни к чему их рыданья, и тщетна мольба.
А время бежит, и слепа судьба…
Государство исполнило долг.

Бык просит слова Перевод Л. Гинзбурга