Поэзия США

        Судья атласов и шелков,
Шнурков знаток и башмаков,
Провидица, посколь провидит,
Когда и что из моды выйдет,
И знает, из каких сторон
Получен лиф или роброн,
И угадает до минуты,
Когда укоротишь длину ты
Согласно моде. Все бы рад
Ее дотошный узрить взгляд.
(Так муха видит каждый атом
Особым зренья аппаратом).
Не жаль труда ей посвятить,
Дабы товарок просветить
О том, что́ модно; переписка
Ведется ею в части сыска
Всех сведений о всех балах,
О том, что носят при дворах
И что предпочитает свет:
Какой корсаж, какой корсет,
Каких шелков ввезли купцы?
И — как с чепцами? Что чепцы?
А стиль? А что насчет манер?
Чем обольщаем кавалер?
Насколь жеманен нынче взгляд?
Как белятся? Что говорят?
Как поощрять? Как трепетать?
Как чувства нежные питать?
        Вот в воскресенье наша дева,
Одета — что там королева! —
(Приехал в город гость как раз),
Весь день воскресный напоказ
Проводит в церкви без забот,
Ведь молится во храме тот,
Кто ищет господа в приделе, —
Красотки же при ратном деле;
Соперничеству и кокетству
Местечко есть и по соседству
С благочестивостью, и нам
Корить негоже прытких дам,
Поскольку в воскресенье тут
Венчается недельный труд.
        Здесь — штурм. А крепостью стоят
Напротив кавалеры в ряд.
И входит женский эскадрон
Во храм, весьма вооружен
Оружием любви. Как шлемы,
Чепцы на них любой системы,
Шелка штандартами горят,
Вуали, как значки, летят,
И тяжкие мортиры шарма
Повыкачены вдоль плацдарма.
        Как в годы оны европейцы,
Боясь, что их прибьют индейцы,
С собой таскали ружья, так
Псалтирь, тавлинка и табак —
Оружьем стали церкви грозной,
Сейчас, как встарь, победоносной,
Где богослов, как дикобраз,
В коллегу мечет иглы фраз.
Но что нам в том! Пообличаем
Мы обольстительниц за чаем;
Жеманство сплетню тут сластит,
Злословье же — что твой бисквиту
— Ах, новость! — слышен пылкий вздор. —
В три фута шляпы носит двор;
Внутри там проволока! Кисти
Свисают вниз, Исусе Христе!
Чудесно! Грация сама!
Весь город просто без ума!
Вы были на балу вчера?
Как Хлоя вам? Страшна, стара!
Прошли ее семнадцать лет.
Еще бы! Этакий скелет!
А Фанни? В нынешнем сезоне
Вот-вот из Бостона. В бонтоне
Она — хи-хи! — узнала толк,
Ведь там же квартирует полк!
А Селия! Мила собой,
Когда бы не была рябой;
Схватила оспу и — ряба!
Увы, жестокая судьба!
А Долли! Дику шлет посланья,
Но — без взаимопониманья!
Однако это под секретом, —
Ни слова никому об этом!
А Сильвия? Не знает меры!
И что в ней видят кавалеры?!
Вот разве, — если верить Гарри, —
Она прелестна в будуаре!..
        Но отвлечемся хоть на миг,
Ведь наши дамы — чтицы книг.
Мозгам же их вредит, как яд,
То, что читают и что чтят.
Хоть в сочинениях блистает
Мир, какового не бывает,
Хоть пылко читанный роман —
Прельстительной любви дурман,
Но все мечты пустых франтих
В аркадских долах бродят сих.
Любая, начитавшись, ныне
Себя равняет к героине —
Столь одинаковы — мой бог! —
Их взгляд, улыбка и кивок,
Что всякий повергайся ниц
Пред идеальной из девиц!
        Так Гарриет, прочтя немало,
Себя Памелой представляла,
Чья нежность черт, чей стиль причуд
Ее дурманят и влекут.
Она, взирая в зеркала,
Себя с ней схожею сочла;
А буде так, то, значит, он —
Ловлас ли или Грандисон —
Нигде, как в свете. Там тотчас
Поклоны пудреных пролаз,
Рой жаждущих любви мужчин,
Глупцов, спесивцев, дурачин…
Нет, даже лампа в час ночной
Такой не привлекала рой,
Ни даже трубка, где разряд
Соломинки сбирает в ряд
(Одно с другим я все ж сравню
По электрическу огню).
О, как дурацки колпаки
Толпятся у ее руки,
Какие тут поклоны бьют!
Обеты нежные дают!
Какие сделки тет-а-тет!
Каких тут только вздохов нет!
Как надобно интриговать,
Чтоб с нею раз протанцевать!
Записок пылких сколько! В них
Что ни записка — акростих.
А комплименты, где Елена
С Венерой вкупе посрамленна!
Что за умы сглупели ныне
От общих мест про «лик богини»!
А слов игра про «страсти пламя»,
Сравненья с солнцем и звездами!
Как мстят, вздыхают, пылко врут,
Как чахнут от любви и мрут!
        Но дивных лет пропал и след,
И кавалеров больше нет!
Старенье повергает в дрожь,
Красавиц новых сколько хошь.
Не взглянешь в зеркало — морщин
Поболе стало, чем мужчин;
Так Сатана, по утвержденьям,
Своим чурался отраженьем.
        И вот уж наша чаровница
Колпаконосцами не чтится,
Из списка граций и богинь
Она изъята, как ни кинь,
И всех поклонников — мой бог! —
Зрит у соперницыных ног.
Стал суетой (с ее же слов)
Обряд собраний и балов,
Блеск раскрасавиц расписных,
Лоск кавалеров записных.
Одеждой не надеясь скрыть
То, что сумели годы взрыть,
В ночном чепце, страшна как бес,
Весь день, презревши политес,
Она проводит. Лохмы, космы
Зрим вместо прибранных волос мы,
Корсет в отставке — он теснит,
Фуляр куда-то набок сбит,
А прочий стыд и прочий срам
Вообрази, читатель, сам;
Вид — словно год, как вышла замуж,
Неприбранность такая там уж.
И нет себя бы поберечь,
Она злословит бесперечь,
Весь мир бранит, всех дам порочит
И кары за грехи пророчит.